Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

Сегодня собравшимся долго пришлось ожидать появления государыни. В последнюю минуту, когда она хотела уже выйти в приемный зал, ее доверенная камеристка передала ей просьбу генерал-адъютанта Потемкина дать ему немедленно же аудиенцию у него в кабинете. Императрица, весь вечер находившаяся под гнетом тревожного и беспокойного волнения, но силою своей железной воли ничем не выказывавшая его, сейчас же отпустила дежурных статс-дам и потайным ходом направилась в помещение своего генерал-адъютанта. Увидев здесь Аделину Леметр, которая с простертыми к ней руками упала к ее ногам, она в изумлении остановилась.

На черном фоне траурного платья, надетого на молодой девушке, ее страшная бледность выступала еще резче; ее большие, красные от слез, но одухотворенные каким-то внутренним огнем глаза с мольбою были обращены на императрицу, а ее запекшиеся, дрожащие от волнения губы тихим, но за сердце хватающим голосом прошептали:

– Милости, государыня, милости!

С грустью и почти с неудовольствием Екатерина Алексеевна взглянула на Потемкина и с удивлением заметила рядом с ним забавную худощавую фигуру, с большими претензиями, но без малейшего вкуса одетую по последней парижской моде, с такими комическими телодвижениями кланявшуюся ей неустанно до земли, что, несмотря на мучительное и тяжелое чувство, пробуждавшее в ней вид несчастной Аделины, Екатерина Алексеевна не могла удержаться от мимолетной улыбки.

– Что это значит, Григорий Александрович? – спросила она. – Зачем ты привел сюда эту бедную девушку и кто этот человек?

Потемкин схватил Фирулькина за руку, поставил его пред императрицей, заставил его стоять прямо и ответил:

– Это – известный петербургский гражданин, Петр Севастьянович Фирулькин; я могу засвидетельствовать, что он оказал нам громадные услуги в раскрытии темного и опасного заговора, нити которого я был счастлив дать в руки вашего императорского величества. Я обещал ему всегда поддерживать его желания и просьбы пред вашим императорским величеством; вот поэтому-то он явился сюда потребовать исполнения данного ему слова.

– Я припоминаю, – сказала Екатерина Алексеевна, – я слышала тогда его имя из уст этого бедного ребенка. Но все же я не понимаю, почему он сейчас здесь с ней?

– Ваше императорское величество! Вы припомните, – ответил Потемкин, – что мадемуазель Аделина Леметр любит подпоручика Василия Мировича, в своем безумном ослеплении покушавшегося на ужасное преступление. Она просит несчастному милости; она просит, чтобы вы, ваше императорское величество, подарили ему жизнь и свободу, дабы где-нибудь в отдаленном углу Сибири он мог искупить свою вину! Она готова выйти замуж за Фирулькина, если он, благодаря моему обещанию, добьется милости несчастному Мировичу. И я сам молю вас, ваше императорское величество, об этой милости! Благодаря Фирулькину, мне удалось предупредить этот заговор и сделать его безвредным. Наградите его, ваше императорское величество, за его заслуги исполнением его просьбы!

С глубоким участием Екатерина Алексеевна взглянула в боязливо обращенное к ней лицо Аделины, все еще лежавшей у ее ног. Она нежно погладила молодую девушку по голове и проговорила:

– Вы так сильно любите этого Мировича, дитя мое, что для спасения его жизни хотите отдать свою руку нелюбимому человеку, от которого вы когда-то просили меня защитить вас?

– Да, ваше императорское величество, – воскликнула Аделина, – я горячо люблю его и, клянусь Богом, не задумалась бы ни одной минуты отдать за него свою жизнь. Мое сердце, ваше императорское величество, полно только этой любви, но клянусь Богом, Который слышит меня: если Фирулькин спасет жизнь моего несчастного жениха, то ему будут принадлежать моя благодарность, преданность и покорность и я сделаю все, что в моих силах, чтобы вознаградить его за его благодеяние… Я заглушу в своем сердце слезы и в тиши своего одиночества буду молить небо, да ниспошлет оно несчастному, за которого я прошу милости у вас, ваше императорское величество, силы перенести его разбитую жизнь и да сохранит оно его душу от отчаяния до счастливого свидания по ту сторону земной жизни, полной греха и страданий. Где жизнь, там – надежда, ваше императорское величество, хотя бы надежда только на мир и счастье за гробом. Не дайте так ужасно окончиться этой юной жизни под топором палача! – вздрогнув от ужаса, воскликнула девушка. – Вы хотели быть милостивой ко мне, вы хотели положить прочное основание моему счастью; дайте же мне последнее, единственное счастье – надежду, что мой Василий спокойно, в мире душевном, может примириться с Богом и что, быть может, еще на земле ему будут отпущены грехи его!

– Значит, вам известно, что произошло? – спросила императрица, – вам известно его преступление?

– Да, да, – воскликнула Аделина, – теперь я знаю! Я знаю, как ужасно окончилось его ужасное предприятие. После того страшного, памятного вечера я долго лежала в бреду, в горячке; но когда я поднялась после болезни, я узнала все; я узнала также, что он выступал пред судом, что судьи вынесли ему уже приговор и представили его на усмотрение вашего императорского величества. Тогда я со всей силой отчаяния кинулась к Фирулькину и стала молить, его помочь мне; он согласился на мою просьбу, хочет взять мое разбитое сердце; он привел меня сюда, к этому вельможе, и обещал мне его помощь и защиту. О, государыня, пожалейте меня, пожалейте, пока еще не поздно! Дайте Василию возможность искупить свою вину в далекой ссылке, но ради Бога, ради всемогущего Бога, подарите ему жизнь, жизнь молодую, полную надежд!

Императрица долго стояла, раздумывая и внимательно смотря на молодую девушку; Фирулькин также опустился на колена и прошептал:

– Милости, ваше императорское величество, милости! И я также прошу помиловать того, кого я так горячо ненавидел! Я простил ему и сделаю все, чтобы заставить Аделину забыть ее горе!

– И я прошу милости, ваше императорское величество! – вмешался также и Потемкин. – Подумайте только, какими дьявольскими сетями опутали бедного молодого человека!

Императрица все еще продолжала стоять, не произнося ни слова; какое-то необыкновенное сияние исходило из ее глаз. Она еще раз любовно погладила по голове молодую девушку, затем взяла ее за руку и проговорила серьезным и торжественным голосом:

– Милость к грешнику в руке Божией, дитя мое; Он будет милосердно судить его; милость не в руках людей и даже не в руках императрицы. Приговор суда был справедлив, на земле нет больше места для того, кто так безумно поднял руку, чтобы потрясти основы порядка и безопасности государства. Я утвердила приговор и, как императрица, не могла поступить иначе.