Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

– Эльфрида, я никогда не видел такой красоты! – воскликнул он. – Орешник нависает над речным руслом идеальными арками, и дно реки красиво выстлано. Это место напоминает мне галерею крытой аркады. Позволь мне помочь тебе спуститься вниз.

Он помог ей пробраться через подлесок, находящийся на краю, и спуститься вниз на камни. Они вместе прошли по направлению к крохотному водопаду, что был около фута по ширине и высоте, и уселись рядом с ним на камни плитняка, кои девять месяцев в году бывают погружены в воду под быстротекущими речными струями. От их ног струилась жидкая нитка воды, коя единственная напоминала и объясняла пышность и возникновение той зелени, что росла по берегам реки, и текла далее зигзагообразной линией до тех пор, пока не терялась в тени.

Найт, после того как он, опершись на локоть, вдоволь налюбовался на все это, критическим оком взглянул на Эльфриду.

– Разве не должна такая роскошная копна волос истощить свою силу и поредеть со временем, в промежуток от восемнадцати до двадцати восьми лет? – спросил он наконец.

– Ох, нет! – сказала она быстро, с явным нежеланием принять такую мысль, предъявлявшую к ней такие непривлекательные требования, что их силу мужчинам бывает трудно понять. Она позже добавила, с затаенным беспокойством: – Неужели вы и впрямь думаете, что большая копна волос означает с большей вероятностью, что они поредеют?

– Да, я и впрямь так считаю. Я думаю – я почти в том уверен, по правде говоря, – что если найти статистические данные на эту тему, то вы увидите, что особы с редкими волосами – это те, кто начал жизненный путь с огромнейшей копной, а те, у кого первоначально были обычные волосы, сохранили их без особых потерь.

Тревоги Эльфриды восседали рядом с ней точно так же, как они жили в ее сердце. Возможно, для женщины почти одинаково ужасно думать как о потере красоты, так и о потере репутации. Во всяком случае, она выглядела такой же мрачной, какой была каждую минуту этого дня.

– Вы не должны так переживать из-за какой-то там личной красы, – сказал Найт с некоторой суровостью тона, коя была для него привычна до того, как она склонила его к мягкости.

– Я считаю, что такова обязанность женщины – быть красивой настолько, насколько она может. Если бы я была ученым, я бы назвала вам подробности и дала бы ссылку на кого-нибудь из ваших любимых латинских авторов. Я знаю, что есть такая цитата, поскольку папа ссылался на нее.

– Munditiae, et ornatus, et cultus, etc [157] Munditiae, et ornatus, et cultus (лат.) – украшения, уборы, наряды. Полностью звучит так: Munditiae, et ornatus, et cultus, haec feminarum insignia sunt, his gaudent et gloriantur, hunc mundum muliebrem appellarunt maiores nostri (Liv. 34.2-21). Перевод: «Украшения, уборы, наряды – вот чем могут они отличаться, вот что составляет их утешение и славу и что наши предки называли их царством» (Тит Ливий. История Рима от основания города. М.: Наука, 1994. Т. 3. Из речи Луция Валерия. Редакторы переводов: М. Л. Гаспаров, Г. С. Кнабе, В. М. Смирин). – это она? Цитата из Ливия, которая не предоставляет никакой защиты.

– Нет, это не она.

– Тогда не имеет значения, ибо у меня есть причина поднимать свою старую дубину против вас, Эльфи. Можете ли вы угадать, что это за причина?

– Нет, но я рада это слышать, – ответила она с признательностью. – Поскольку это ужасно, когда вы заводите такие речи. Какое бы ужасное имя ни заслуживала подобная слабость, я должна откровенно признаться, что меня страшит сама мысль о том, что мои волосы могут когда-нибудь поредеть.

– Разумеется, любая здравомыслящая женщина скорей согласится расстаться со своей сообразительностью, чем с красотой.

– Меня не волнует, что вы взялись произносить сатирические речи и жестоко меня судить. Я знаю, что мои волосы красивы – это все говорят.

– Что ж, моя дорогая мисс Суонкорт, – нежно произнес он. – Я ничего не сказал против них. Но вы знаете, что говорят о красивой внешности и красивых поступках?

– Бедняжка Мисс-Красивые-Поступки представляет собой особу, достойную сожаления рядом с Мисс-Красивая-Внешность в глазах любого мужчины, и вы здесь не исключение, мистер Найт, хотя вам доставляет удовольствие разбрасываться такими обвинениями, – сказала Эльфрида вызывающе. И, понизив голос, она добавила: – Вам не стоило трудиться так и спасать меня, когда мы висели на той скале, раз вы так явно считаете, что моя жизнь не стоит того, чтоб ее спасать.

– Возможно, это вы считаете, что моя жизнь этого не стоит.

– Ваша жизнь стоит любой!

Она подставила ладошку под водопад, и из ее глаз точно так же заструились слезы.

– Вы говорите о моей суровости с вами, Эльфрида. А как вы знаете, вы сами суровы со мной.

– Как это? – спросила она, отрывая взгляд от своего праздного занятия и глядя на него.

– После того как я взял на себя столько хлопот, чтобы достать серьги, которые вам бы понравились, вы отказываетесь принять их.

– Быть может, я бы сейчас приняла; быть может, я хочу их.

– Так примите! – сказал Найт.

И ларец был вынут из кармана и предложен ей в третий раз.

Эльфрида приняла их с удовольствием. Препятствие пало, и подарок, что заключал в себе столько смысла, теперь принадлежал ей.

– Я немедленно сниму эти отвратительные, что сейчас на мне, – воскликнула она, – и надену ваши. Можно?

– Я буду признателен.

Теперь, несмотря на то что это может показаться неправдоподобным и памятуя о том, как далеко эти двое зашли в беседе, мы должны признаться, что Найт еще никогда не дерзал поцеловать Эльфриду. Гораздо медлительнее был он, чем Стефан Смит, в подобных вопросах. Самое большее из того, на что он отважился, оказавшись во власти увлечения, Стефан своими глазами видел в летнем домике. Одним словом, щечка Эльфриды все еще была для него запретным плодом, так что он сказал порывисто:

– Эльфи, мне хотелось бы коснуться вашего соблазнительного ушка. Это мой подарок; так позвольте мне надеть его на вас.

Она призадумалась, приняв вид поощряющего сомнения.

– Стало быть, позвольте мне надеть на вас хотя бы одну?

Выражение ее лица смягчилось гораздо больше.

– Я не думаю, что это будет вполне обычный или правильный поворот событий, – сказала она, вдруг отвернувшись, и вновь принялась подставлять ладошку под струи крохотного водопада.

Окружающую их тишину нарушила птица, что прилетела напиться к ручью. После того как он понаблюдал за тем, как птица погружает свой клюв в воду, обрызгивает себя крыльями и затем взлетает на дерево, Найт отвечал с вежливой бесцеремонностью, которую ей так нравилось слышать:

– Эльфрида, сейчас вы также можете быть честны. Вам бы понравилось то, что я это сделаю, но в очень малой степени, я полагаю, поэтому позвольте мне удалиться немедленно.

– Тогда я буду честной, – сказала она доверчиво и взглянула ему в лицо открыто. Для нее было особенным удовольствием позволить себе маленькую откровенность с ним без всякого страха. – Я не стану возражать, чтобы вы это сделали: мне будет приятно такое внимание. Моя мысль заключалась в том, что будет ли правильным позволить вам.