Николай Дубов - Горе одному

А лешего так и не оказалось. «Может, леший меня испугался? — подумал Там. — Так чего ему бояться? Я — маленький, а он, леший, — большой и старый. Значит, его просто нету, — решил мальчик, — выдумали его люди. Только потом, когда стал большим, Там понял, что люди, если чего-нибудь не знают или не понимают, всегда выдумывают, и обязательно пострашнее…

Ночь не спавши, Там притомился да под тем кустиком и заснул. Здесь его и нашли отец с матерью и прочие люди, которые пошли разыскивать Тама.

Стали его ругать: зачем без спросу в лес убежал?

Там объяснил, рассказал все, что видел, и сказал, что лешего никакого нет, он сам проверил. Люди над ним смеются: ишь малый что выдумал! Среди них случился молодой учитель. Он сказал, что смеются зря: парнишка маленький, а ничего не боится, до всего своим умом доходит.

Подошла Таму пора учиться, он поступил в школу.

Тута тоже в школу отвели. Он ревел, упирался — очень ему не хотелось. Учился он через пень-колоду, так, только место занимал.

— Я и так проживу, без ученья! — говорил Тут. — У меня отец знаешь кто? Вот то-то!

А Там учился. Узнал в школе про всякие машины, разные науки, другие страны. Кончил школу и захотел дальше учиться, свет посмотреть. Звал с собой и Тута, но тот не захотел.

— Чего еще учиться, смотреть? Все одно, — говорит, — мы самые главные, самые лучшие, лучше нас никто ничего не придумает. Мы и своим умом проживем! Пускай у нас учатся!

Там уехал, а Тут остался.

Сидел он все время дома и наедал живот. Так наедался, что дышать не мог: все боялся, что другие съедят больше. А потом, наевшись до отвала, смотрел осоловело по сторонам — что бы припасти на другой раз?

Братья и сестры его помирали от разных болезней. Тут не плакал, а радовался:

— Хорошо! Мне больше достанется!

Ему досталось всё: и дом, и двор, и хозяйство. Из хозяйства он больше всего любил свиней: они тоже, как Тут, ели жадно, много и ничем не интересовались.

Тут и теперь наедался про запас, боялся, что другие съедят больше. Он даже на своих стариков — отца с матерью — сердился и кричал:

— Толку от вас нет, а есть вам — давай! Всё сожрете, а что я сам завтра есть буду?

Он все время думал и говорил про «завтра», хотя завтра у него не было, потому что всегда, каждый день, было то же, что и вчера.

Теперь Тут вовсе никуда не ходил. Он и голову-то поднимал только для того, чтобы посмотреть, скоро ли сядет солнце и когда можно будет идти спать. Даже через забор смотрел редко — если соседи несли что-нибудь к себе домой. Тогда он завидовал и сердился.

Прошло время, и Там вернулся. Был он все такой же худой, никакого имущества не имел, только и перемен, что глаза у него все время горели, будто видели такой свет, что когда-то навсегда отпечатался в них. Но Тут смотрел не в глаза, а на обтрепанные Тамовы штаны и старые башмаки.

— Эх, ты! — смеялся Тут. — С чем уехал, с тем и приехал? И зачем только таких посылают?! Вот я бы уж понавез — чемоданы бы все треснули!

Учитель, который учил Тама, уже умер. Там стал вместо него учить мальчишек и девчонок грамоте. И всегда вокруг него народ — большие и малые: этот спрашивает одно, тот — другое. А от ребят прямо отбоя нет. Ребятишки народ любопытный, им ведь всё нужно знать: и отчего из ржи хлеб черный, а из пшеницы белый, и почему одни люди хорошо живут, а другие плохо, и как самому построить самолет, и когда, наконец, маленьких ребят перестанут обижать — будут их назначать машинистами шагающих экскаваторов и посылать на Северный полюс?

Там всё, что знал, рассказывал. А если чего не знал, говорил:

— Расти, учись, и сам иди узнавай, что как делается и почему…

К Туту никто не ходил. Он ничего не знал, молчал и слушал, как хрюкали свиньи. А ребятам разве интересно слушать, как свиньи хрюкают?

Мало-помалу о Туте совсем забыли. Живой ли, нет ли, никто не знал: если человек живет только для себя и людям нет от него никакой пользы, зачем о нем помнить? Так он и жил заживо мертвый, пока не умер на самом деле, только этого, кроме Тутовых детей, никто не заметил. Тутовы дети съели свиней и разбрелись по земле. Их узнавали по тому, что были они ленивые, жадные и завистливые: им всегда было всего мало и казалось, что другим доставалось больше. Люди их не любили и даже поругивали:

— Ах вы, мол, Тутовы дети!..

Состарился Там и тоже помер. Все очень горевали и плакали. А потом поставили ему памятник и написали на нем:

«Он был нужен и любим здесь потому, что всегда был там».

Родились новые мальчишки и девчонки, подросли. Бегают они, играют и видят — к памятнику Тама всегда кто-нибудь несет цветы: то летчик, то моряк, то человек в шляпе и очках и всякие другие люди. Ребятишки прочитают надпись, удивятся и спросят:

— Дяденька, а где это — там?

Летчик покажет на небо, моряк — на море, человек в шляпе — на завод, еще кто-нибудь — на землю, остальные в разные стороны. Ребятишки обижаются, думают, что их обманывают. И тогда дяденьки рассказывают им про Тама, который одного подтолкнул в небо, и тот стал летать, другому про море рассказал так, что полюбилось оно на всю жизнь, и стал человек моряком, третьего научил в середку земли залезть и добывать уголь и другие сокровища, четвертого отвел на завод и научил делать умные машины… И так каждому открывал он дело по душе.

Новые ребятишки узнавали про Тама и тоже загорались желанием узнать, что находится там…

Появлялись всё новые маленькие Тамы. Узнавали они всё больше, делали всё лучше, а от этого людям становилось жить всё легче и радостнее.

Дед-Мороз замолчал, зажмурил левый глаз, а правым оглядел слушателей. Воспитатели, старшие ребята, а вслед за ними малыши захлопали в ладоши. Дед-Мороз поднял руку, дождался тишины и сказал:

— Сказка сказкой, а соловья, говорят, баснями не кормят. А таких соловьев, как вы, кормить надо три раза в день, не меньше. По сему случаю приготовил я вам гостинцы…

Он открыл дверь и втащил в комнату мешок.

— Ну-ка, подходите по очереди, подставляйте ладошки!

Он запустил руку в мешок и вынул бумажный пакетик, на котором красной краской было напечатано: «С Новым годом!» Раздав подарки, Дед-Мороз почему-то сунул мешок завхозу и сказал:

— Ну, вы веселитесь, мне пора. А то что-то жарко становится. Пойду поддам морозцу градусов на пять по Цельсию… До свиданья!

— До свиданья! Спасибо! Приходи еще! — закричали ребята.

Мороз стукнул палкой, свет погас, в дверь опять ворвался клуб холодного пара, а когда свет зажегся, Деда-Мороза уже не было. Слава бросился к двери.

— Куда? — перехватила его Ксения Петровна.

— Посмотрю, как он мороза поддает…

— Простудишься! Иди на место… Ребята, начинаем наш самодеятельный концерт. Освобождайте место!