Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Через два дня состоялось мое назначение, и я познакомил Теляковского с талантливым художником А. Я. Головиным.

После первых наших постановок — балетов «Дон Кихот» и «Волшебное зеркало» — все газеты разразились неслыханной бранью. Артисты отказались надевать мои костюмы. Декорации Головина повешены были машинистами вкривь и вкось.

Грингмут в передовой статье писал в «Московских Ведомостях»: «Декадентство и невежество на образцовой сцене».

На генеральной репетиции «Дон Кихота» в Большом театре на Теляковского, который сидел в первом ряду, бросилась с истерическими рыданиями какая-то полная женщина, видимо, желая нанести ему оскорбление действием…

Теляковский схватил ее за руки и спросил:

— Кто это такая?

Оказалось — супруга декоратора Гельцера.

Любопытно, что еще до происшествия из конторы Императорских театров в тот день было сообщено по телефону в Петербург, что управляющему нанесено оскорбление за проведение невежества и декадентства. Московские газеты всех направлений и оттенков прямо сошли с ума.

И странно: театр, обычно пустовавший в дни балетных спектаклей, на представлениях балетов «Дон Кихот» и «Волшебное зеркало» был полон.

Шаляпин тем временем вел ежедневно переговоры с Теляковским. И Теляковский говорил мне, смеясь:

— Ну и особенный человек ваш Шаляпин. Вы знаете, какие пункты он вносит в контракт? Например: постоянная годовая ложа бенуара для его друга Горького. Потом еще три ложи для его друзей, которых, оказывается, он даже и поименно не знает. Потом плата, невиданная в Императорских театрах, — полторы и две тысячи за спектакль. Притом он уже несколько раз терял подписанные мной с ним контракты. Наконец, знаете, что я сделал? Я подписал ему чистый бланк, чтобы он вставил сам пункты, какие ему нравятся. Все равно, кроме платы, ничего выполнить невозможно. Например: у его уборной должны находиться, по его требованию, два вооруженных солдата с саблями наголо…

Я не мог слушать эти рассказы без смеха.

— Зачем же это ему нужно?

Теляковский тоже отвечал, смеясь:

— А как же! Для устрашения репортеров…

Через некоторое время Теляковский вновь мне сказал:

— Шаляпин-то ваш опять контракт потерял. Жена его положила в шкаф, а шкаф переменил мебельщик. Все ищет, пока поет без контракта. Чтоб удовлетворить его требования, пришлось повысить цены на его спектакли. Что делать? Великий артист. Явление исключительное… Я лично рассказал Государю о Шаляпине, контрактах, декадентах. Государь смеялся и сказал, что ему все только и говорят, что о декадентах в Императорском театре.

Вскоре по уходе Волконского Теляковский был назначен директором Императорских театров в Петербург.

Императорские театры — опера и балет, делали с тех пор полные сборы, и казенные субсидии театрам уменьшились благодаря этому более чем вдвое.

Газеты долго еще продолжали писать о декадентстве. И вдруг — тон изменился. Про меня начали писать: «наш маститый», «превзошел себя». Уже привыкнув к ругани, я даже испугался: уж не постарел ли я?..

Шаляпин был в полном расцвете сил и своей славы.

В Петербург приехал президент Французской республики Лубэ.

Весной в китайском театре в Царском Селе был назначен парадный спектакль. Я делал декорации для акта балета «Фонтаны» из «Конька Горбунка», оперы «Фауст» — «Сад Маргариты», а также для сцены «Смерть Бориса», в которой участвовал Шаляпин.

Подошел вечер спектакля. Шаляпин одевался и гримировался Борисом. Режиссеры волновались, как бы не опоздать.

— Начинайте, начинайте, — говорил Шаляпин.

В это время в уборную к нему зашел великий князь Владимир Александрович.

Сев против гримировавшегося Шаляпина, он спросил его:

— Ну как? Что-нибудь новое учите?

— Некогда, Ваше Императорское Высочество, — ответил Шаляпин. — Некогда.

— А что же?

— У меня француженка, Ваше Высочество, и какая! Что учить? Когда учить? Все равно все забудешь… Какая француженка! Вы поймете…

— А-а! — засмеялся басом великий князь. — Что же, все может быть. И давно это с вами случилось?

— На днях.

— Федор Иванович, — говорил оробелый режиссер, — увертюра кончается, ваш выход.

— Я слышу, — сказал Шаляпин и быстро поднялся. Я вышел с ним на сцену. У входной двери сзади декораций боярской думы режиссер, державший дверь, чтобы выпустить в нужный момент Шаляпина, следил по клавиру.

Шаляпин, стоя около меня, разговаривал с балетной танцовщицей:

— Господи, если бы я не был женат… Вы так прекрасны! Но это все равно, моя дорогая…

Тут режиссер открыл дверь, и Шаляпин, мгновенно приняв облик обреченного царя, шагнул в дверь со словами:

— «Чур, чур, дитя, не я твой лиходей…»

В голосе его звучала трагедия.

Я удивился его опыту и этой невероятной уверенности в себе.

Он был поразителен.

Государь и президент, а также и весь зал без конца аплодировали ему.

На другой день Теляковский поднес ему в подарок от Государя большие золотые часы, сплошь покрытые бриллиантами.

После спектакля Лубэ уехал. Все артисты были приглашены к ужину. Мы с Шаляпиным уехали в ресторан «Медведь». К нам присоединился основатель великорусского оркестра Андреев.

В зале ресторана к нам подошел какой-то человек высокого роста, поздоровался с Андреевым и обратился к Шаляпину:

— Я никак не могу достать билет на ваш спектакль. Вы теперь знаменитость, а я вас помню, когда вы еще ею не были. Дайте-ка мне два билета.

— Я же не ношу с собой билетов, — ответил Шаляпин. — Обратитесь в кассу театра.

— Не надо, — сказал пришедший.

И, обратившись к Андрееву, добавил:

— Загордился не в меру! Забыл, как в Казани пятерку у меня выклянчил.

Шаляпин побледнел. Я схватил его за руку и сказал:

— Он же пьян.

Но Шаляпин, вскочив, как тигр, сразу перевернул обидчика в воздухе.

Все сидевшие кругом бросились на Шаляпина, повисли на нем… Но он в одно мгновение всех раскидал и вышел в раздевальню.

— Едем!

Он весь трясся…

И мы уехали на Стрелку.

— Вот видишь, — сказал Шаляпин, — я нигде не могу бывать. Ни в ресторане, нигде. Вечные скандалы.

Протянув руку, он налил себе вина.

— Смотри, — сказал я, — что это, рука у тебя в крови?

— Да, — ответил он, — что-то этот палец не двигается, распух что-то. Должно быть, я ему здорово дал.

И спросил у Андреева:

— Кто он такой?

— Да ювелир один, я его знаю. Он парень хороший. Ты ведь это зря, Федя, он спьяну.

— Что такое — хороший? Какие же я могу ему дать билеты! Я ж их в кармане не ношу. Вообще у меня никаких билетов нет. Я оговорил в контракте, что буду сам распределять часть билетов в публике, но контракт, понимаешь, Иола потеряла. А из-за этого черт знает что выходит… Не верит ведь никто, что у меня билетов нет. Будто я дать не хочу. Придется кассу сделать у меня в доме.