Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

Семья Эджли, проживавшая в нашем городке Бидвелле, в штате Огайо, состояла из трех братьев, трех сестер и их родителей.

Две старшие девушки, Лиллиан и Кейт, были известны, по крайней мере, в дюжине городков, вдоль железной дороги, проходившей между Кливлендом и Толедо.

Слава старшей Лиллиан разошлась далека за пределы Бидвелля. Ее хорошо знали на улицах соседних городов, вроде Клайда, Норуолка, Фримонта, Тиффина, и даже в Кливленде и в Толедо. Летним вечером она гуляла вверх и вниз по нашей Главной улице, и на голове у нее неизменно красовалась огромная шляпа с белым страусовым пером, ниспадавшим до плеча.

Так же как и сестра ее Кейт (которая, кстати, не занимала видного положения в жизни нашего городка), Лиллиан была блондинкой с холодным, пристальным взглядом голубых глаз.

Почти каждую пятницу вечером Лиллиан пускалась в поиски приключений и возвращалась не раньше понедельника или вторника. Было очевидно, что эти приключения весьма прибыльны, ибо семья Эджли состояла сплошь из переобремененных тружеников, и уже наверное не братья покупали то бесконечное количество новых тряпок, в которые рядилась Лиллиан.

В один из таких вечеров, в пятницу, Лиллиан появилась на главной улице Бидвелля близ вокзала; тут околачивались дюжины две мужчин и женщин, ожидавших прибытия поезда, шедшего в Нью-Йорк. Они стали разглядывать Лиллиан, и та, в свою очередь, их.

На западе, откуда должен был появиться поезд, еще виднелось зарево солнца, заходившего за полями молодого маиса. Небо горело дивным розовым пламенем, и бездельники, вперившие глаза в Лиллиан, молчали под влиянием величия и красоты вечера и вызова в глазах девушки.

Поезд подошел и разбил чары молчания. Завидев Лиллиан, кондуктор и проводник соскочили на платформу и приветливо замахали ей руками. Машинист тоже высунул голову из паровоза.

Лиллиан села отдельно у окна; как только поезд тронулся, кондуктор, проверив билеты, вернулся и сел рядом с ней. Когда поезд дошел до следующей станции и кондуктор ушел по своим обязанностям, на его место пришел проводник. Мужчины в вагоне говорили вполголоса, и только изредка раздавался взрыв хохота. Несколько женщин из Бидвелля, ездивших навестить родных в других городах, чувствовали себя весьма неловко. Они сильно краснели и смущенно смотрели в окно.

На вокзале в Бидвелле, где мрак понемногу окутывал землю, мужчины и мальчишки все еще оставались на месте и говорили о Лиллиан и о ее похождениях.

– Она может ездить куда ей угодно и никогда ни одного цента не платит, – сказал высокий бородач, стоявший прислонившись к двери. Это был скупщик свиней и живности, и ему приходилось еженедельно ездить в Кливленд; его сердце наполнялось злобой и завистью при мысли, что Лиллиан, жрица любви, разъезжает бесплатно по железным дорогам.

Вся семья Эджли пользовалась скверной репутацией в Бидвелле, но, за исключением Мэй, самой младшей, они все умели за себя постоять.

Старший, Джек, в течение многих лет работал буфетчиком в салуне Чарли Шотера, в нижней части Главной улицы; в один прекрасный день он, к общему удивлению, откупил салун.

– Или Лиллиан дала ему денег на это, или он обобрал Чарли Шотера, – говорили все мужчины в один голос. Несмотря на это, они пренебрегали принципами морали и ходили к Джеку напиваться. Хотя пороки в Бидвелле строго осуждались, тем не менее молодежь втайне считала порок признаком мужественности.

Фрэнк и Уилл Эджли были, подобно отцу, ломовыми извозчиками и все тяжело работали. У них были свои запряжки; они были не из тех, кто чужой милости просить станет; не будучи заняты работой, они тоже не искали общества других мужчин.

В субботу, покончив с работой за неделю, они чистили лошадей, задавали им корм и убирали стойло; потом надевали черные костюмы, белые воротнички, черные галстучки и отправлялись пьянствовать на нашу Главную улицу. К десяти часам им это удавалось с успехом, и, пошатываясь, они возвращались домой.

Встречая во мраке под тополями на Плющевой или Ореховой улицах бидвелльских сограждан, возвращавшихся домой, они затевали скандалы.

– Пошел с дороги, будь ты проклят! Прочь с тротуара! – ревел Фрэнк Эджли, и оба брата бросались вперед, предвкушая драку.

Но однажды, в июньский вечер, когда светила луна, а в высокой траве между тротуаром и мостовой стрекотали кузнечики, братья Эджли встретили Эда Пеша, молодого немца-фермера, вышедшего погулять с Каролиной Дюпи, дочерью бидвелльского торговца галантереей; произошла драка, которой братья Эджли так долго искали.

Фрэнк Эджли рявкнул свое излюбленное «прочь с тротуара!», и оба брата ринулись вперед, но Эд Пеш не отступил и не позволил им пройти торжествуя.

Он вступил в драку, и оба брата были жестоко избиты; когда они в понедельник утром показались со своими тележками, их лица были обезображены, а под глазами красовались фонари.

В течение целой недели они разъезжали вверх и вниз по Главной улице и развозили лед, уголь и товары, не заговаривая ни с кем и не поднимая глаз от земли.

Весь город пришел в восторг, а клерки перебегали от одного магазина к другому, делая замечания по этому поводу, да так, чтобы братья Эджли слышали их.

– Видал ты этих Эджли? Получили по заслугам! Эд Пеш задал им то, что им давно следовало получить!

Более горячие клерки с богатым воображением обсуждали драку, разыгравшуюся в темноте, как будто они сами присутствовали при том и видели каждый удар.

– Это возмутительные хамы! Каждый, кто только сумеет постоять за себя, побьет их! – горячился Уолтер Уиллс, худощавый, нервный юноша, работавший у бакалейщика Альберта Твиста. Он тосковал по славе такого бойца, каким показал себя Эд Пеш.

Вечером, возвращаясь домой из лавки, он пытался вообразить, что сталкивается с братьями Эджли.

– Я вам покажу, – вы, хамы! – бормотал он и кулаками наносил удары в пустоту. Приятный холодок проходил по спине и по всем мускулам рук, но днем его ночная неустрашимость исчезала.

В среду, когда Уилл Эджли подъехал к задней двери лавки с телегой, нагруженной бочками с солью, Уолтер Уиллс специально вышел полюбоваться и усладить душу видом раскроенных губ и подбитых глаз.

Уилл Эджли стоял, заложив руки в карманы, и глядел в землю. Наступило неловкое молчание, и конец ему положил клерк.

– У нас никого нет, а эти бочонки очень тяжелы, – сказал он дружелюбно, – я попытаюсь быть вам полезным и помогу выгрузить соль.

И, сняв с себя пиджак, Уолтер Уиллс помог выполнить работу, которая целиком лежала на обязанности возчика, Уилла Эджли.

Если Мэй Эджли поднялась за годы девичества выше всех других членов семьи Эджли в смысле общественного престижа, то она зато пала ниже их всех.