Владимир Архангельский - Юность нового века

— Не могу я идти, господа, под таким знаменем. У меня совсем иной образ мыслей. И никто не должен думать, что я потерял голову и согласен поддержать этот лозунг. Увольте, господа, увольте!

Он вырывался, но его придерживали и помаленьку перемещали к первому ряду.

Дядя Иван развернул колонну и повел ее к волостному правлению.

— Мы никому не закрываем рта, гражданин Кулаков, — говорил он инспектору, который шагал невпопад и все обмахивался душистым носовым платком. — Сейчас начнем митинг, дадим вам слово, вот и объясняйте народу, что у вас на душе. А плакат — что же? Сделали, как сумели. Да и вы могли бы показать свой плакат. Запрета нет.

— Не успел я, взяли вы меня врасплох. Но уж поверьте, такую крамолу я бы не написал. Страна истекает кровью, немцы на Украине, под Питером, отечество в опасности, а вы кричите — «Мир!» Да кто вы такой, чтоб действовать на руку врагу? Впрочем, мне и так ясно. Ленин ваш — германский шпион, а отсюда и все эти штучки.

— Не болтайте вздора! — строго сказал дядя Иван.

Но инспектор не унимался, его словно с цепи спустили.

— «Советы» — твердите вы. А что это такое, когда есть законное Временное правительство? Младенцу ясно, что всякая иная власть — самая натуральная смута. А земля? Разве можно ее захватывать? Она же священная частная собственность. Все ваши разговоры о земле — анархия чистой воды! И я иду под знаменем этой анархии, боже ты милостивый!

— Приберегите пыл для народа, Федор Ваныч, — пробурчал староста. — И меня врасплошку взяли да еще велели красный бант нацепить. Видать, пока их верх…

Олимпий Саввич, держась за поручни, тяжело поднялся на высокое крыльцо волостного правления, снял городской картуз с лакированным козырьком, огляделся и крикнул притихшей толпе:

— Граждане! Начинаем митинг! Будем говорить по порядку, и чтоб безо всякого озорства. Вот так! А об чем речь пойдет, скажет Иван Давидов. Он от какого-то губернского Совета к нам прислан. Давай, Иван Иваныч!

— Сначала обговорим текущий момент, товарищи. Воевать с немцем либо нет? Доверять господам из Временного правительства либо гнать их в шею? Пухнуть всем миром с голоду либо пахать барскую землю и дать хлеб каждой семье? А между прочим, солнышко не ждет, весна вошла в силу. Самое время пройтись по барской земле с сошкой. Заскучала она по мужику. Вот и решим сейчас, как жить дальше. И что делать? А потом выберем делегата на губернский крестьянский съезд. Он откроется в Калуге девятого мая. Козельчан ждать не будем. У них драчка. Никак не сговорятся, каким господам править в уездном городе — то ли кадетам, то ли эсерам… Ну, кто просит слова? Гражданин Кулаков хочет вас просветить. Начинайте, Федор Ваныч.

И — пошло! И заварилась у Димки в голове такая каша — половником не расхлебать!

Инспектор бил ладонью по перекладине и кричал — гугняво, в нос:

— Воевать до победного конца! Немцу смерть! На чужую землю не зариться, а всякие Советы — по боку!

Андрей совал в лицо инспектору свою культяпку:

— А вот это видал, господин Кулаков?! Ты сам иди шуруй немца! Будя с бабой прохлаждаться. Нам тоже баба нужна. А еще нужней землица: ядреная, жирная, барская. Я ее по ночам вижу. И хоть голову под топор, а все равно распашу!

Почтмейстер замахал фуражкой над лысой головой:

— Временные правители царя скинули, за то их уважать надо. Люди ученые, не нам чета. Окажем им доверие, выведут они нас к свету. А про землю пока молчок. Тише едем, дальше будем и никакого зла не наживем.

Почтмейстера отпихнул Гриша:

— Ты безземельный бобыль, Петр Васильев, и нашей души не понимаешь! Тебе хоть от царя, хоть от временных — чистый доход. Подошло твое число — и получай жалованье. А нам, что ж, по миру идти? И знаешь что? Катись ты к черту со своими временными! Андрей надысь хорошо сказал про них — жрут они царский пирог, и нужны мы им, как собаке здравствуйте!

Что-то кричала Клавдия Алексеевна про заем Свободы:

— Покупайте его, граждане! Он нам даст деньги для победы над врагом! И не верьте вы смутьянам и подстрекателям. Они ведут вас к гибели. Триста лет ждали! Еще подождем три месяца. Все нам скажет Учредительное собрание — и о правах граждан и о земле.

Взял слово отец. Он стучал костылем в гулкий пол крыльца, а серебряный «георгий» с желто-черной ленточкой раскачивался, как маятник:

— Чего же ждать, товарищи? Упустим время, обведут нас начальники вокруг пальца. В других-то волостях не дураки сидят, помещиков своих трясут, до монастырских лугов добираются. Э, да что толочь воду в ступе! Мой старик уже поднял руку на барина. Мы тут кричим да охаем, а он спозаранку ходит за сохой по барской земле. С рассвета, товарищи! Вот это и есть рассвет нашей жизни. По коням — и с богом!

Гул поднялся такой, словно пошла повальная драка. И кто-то хотел бежать домой, не опоздать на барское поле. Но все остались на месте и затихли, когда стал говорить дядя Иван.

— Спокон веков были у нас три кита: вера, царь и отечество, — начал он глухо. — Царя скинули — туда ему и дорога! Еще в пятом году пели про него песню в калужской деревне:

— Кто скажет слово в защиту этой гадины? — закричал дядя Иван. — Никто?! Отлично! Одного кита нет. Как быть с верой? Пока ее не трогаем, есть дела поважней. Но духовных лиц потесним. Жирно едят, берут не по совести. Одним словом, глаза завидущие, руки загребущие. И правильно делают в соседних волостях, что подбираются к долгогривым. Осталось отечество. Это дело святое, товарищи! Только надо воевать за него, чтоб хозяином в отечестве были мы с вами, а не министры-капиталисты. Эти господа, столь угодные сердцу инспектора Кулакова.

— Все получше вашего Ленина! — прогугнявил Федор Ваныч и спрятался за широкую спину старосты.

— Сейчас разберемся, — сказал дядя Иван. — А у нас свои три кита: вчера, нынче и завтра. Вчера была монархия. Нынче — республика буржуазная, дорогие товарищи, потому и правят Россией десять министров-капиталистов. А в диктаторы рвется Александр Федорович Керенский. Что ж получается? Александру Федоровну с Николашкой и со всем выводком на Урал выслали, так приперся Александр Федорович. Как в народе говорят: те же портки, только наизнанку! Так дело обстоит нынче. А наше завтра — власть рабочих и крестьян, власть Советов. Сами мы создаем эту власть, по велению сердца. И она обеспечит нам все: и права, и свободу, и землю, и фабрики. Вот так и учит Ленин. Но вся буржуазная Россия хочет его опозорить. Он, мол, германский шпион. И кричат об этом продажные писаки на каждом углу. А он — Ленин — растрачивал свою жизнь для нас по царским тюрьмам, в сибирской ссылке, за рубежом. И готов отдать жизнь всю, до последнего вздоха, чтоб жили вы, как люди, не думая о куске хлеба! Так и знайте, товарищи: Ленин — сердце молодой России. И он призывает вас к тому, что написано на нашем плакате: «Конец войне! Вся власть Советам! Земля крестьянам!..» Я ваш старый фельдшер, верный ваш друг. И до войны я не ладил с барином, не просил милости у благочинного, не якшался с пьяным исправником. Вы это знаете, и у меня совесть чиста. Но и я знаю всю вашу жизнь: ведь всех ребятишек принимал в селе замест повивальной бабки. И помню я в любой хате и старую русскую печку, и дверной засов, и пустой рундук, и голодного кобеля. Я пошел против временных, пошел за тех, кому править Россией от века до века — за вас, дорогие товарищи! Так верите вы мне, что я зову вас к светлой жизни словами Ленина?