Эльвира Барякина - Заговор молчания

— А что я должна знать?

Ленины глаза смеялись, и видно было, что она заранее отказывается верить в его грехи.

— Я эгоист, — отважно признался Миша.

— Все эгоисты.

— Я отлыниваю от работы в колхозе.

— Все отлынивают.

— Я… У меня бывают развратные мысли.

Брякнув это, Миша похолодел. Лена молчала, склонив голову на грудь. Он ждал ее слов как приговора.

Внезапно она обняла его, приблизила потемневшие глаза… Он думал, что Лена что-то хочет сказать, но вместо этого она вытащила его свитер из штанов и скользнула прохладной ладошкой внутрь. Миша уже сам не помнил, как схватил ее, сжал…

«Какое счастье, что Алекс подарил мне презерватив!» — промелькнуло в его восторженной башке.

Лена совершенно преобразилась. Она напрочь забыла о своей хандре и целыми днями распевала, как весенний воробей. Глаза ее блестели, щеки румянились.

Тайну насчет своей новой любви она проносила в себе ровно три дня. А потом не выдержала и выложила все Марике.

— Так ты что с ним, уже… того? — изумилась та.

— Ага! — счастливо зажмурилась Лена.

Н-да… Марика сделала вид, что понимает, одобряет и крайне радуется за подругу. На ее вкус Степанов был милым мальчиком, но и только. Ну не было в нем спокойного чувства собственного достоинства — главного, что нравилось Марике в мужчинах! Миша все время рвался демонстрировать свои прекрасные душевные качества, организаторские способности и преданность партии. Вся его жизнь была подчинена какой-то нелепой борьбе за принципы и высокие показатели. А о том, что на свете существует здравый смысл, Степанов даже не догадывался.

«Он выглядит так, будто каждое утро читает «Моральный кодекс строителя коммунизма», — с неприязнью думала Марика.

По ее мнению, такие, как Миша, могли заинтересовать лишь отчаявшихся женщин, для которых на безрыбье и рак рыба. А тут оказалось, что в него влюбилась ее лучшая подруга — умница и красавица.

Марика жаждала объяснений и потому целыми днями третировала Лену расспросами. В особенности ее интересовала сексуальная часть, ибо только этим она могла объяснить внезапную страсть подруги.

Но первые же Ленины рассказы повергли Марику в абсолютный шок.

— Ой, Миша совсем-совсем не развратный! — восхищенно шептала Лена. — Он уверен, что заниматься любовью можно не чаще, чем два раза в неделю. Иначе израсходуешь свой потенциал и раньше времени станешь импотентом.

— Так что же ты в нем нашла, если он ни в чем таком не разбирается? — изумлялась Марика.

Лена с улыбкой поднимала глаза к небесам.

— Мне нравится его запах, нравится кожа… Мне с ним ужасно интересно! Думаю, из него выйдет лучший муж на земле.

— Кто-то совсем недавно говорил то же самое об Ибрагиме.

— Да нет же! Мишка, конечно, напрочь лишен чуткости к женщине, но ему так важно, чтобы мне было с ним хорошо, что все это не имеет значения.

Лену трогал даже тот факт, что Степанов стесняется обнаженного тела: и своего, и ее. Для него было как-то мучительно, что она запросто могла расстегнуть рубашку и показаться ему во всей красе.

— Уж такой лапочка, прям не могу! — изнывала Лена.

А Марике изнывать было не по кому. И голых мужиков она видела только в медицинских справочниках, да и то мельком, ибо до смерти боялась быть застуканной за таким неприличным занятием.

От Светы и двоюродной сестры-акушерки Марика знала много чего такого, что не положено знать незамужней девушке. Но ее блестящие теоретические знания никогда не подкреплялись практикой. Мама с самого детства внушала ей, что мужчин ни в коем случае нельзя подпускать к себе до свадьбы, иначе они не будут тебя уважать.

— Вон глянь на нашу Надьку с пятого этажа, — приводила она в пример соседку-алкоголичку. — Замужем ни разу не была, зато имеет пятерых детей от бог весть кого. А все почему? Потому, что вовремя не сумела сказать «нет».

Марика свято верила, что девственность — очень важная штука. Мужчины, выбирая себе невесту, всегда предпочтут «нетронутый цветок» многоопытной жрице любви. Так что если девушке хочется словить престижного жениха, ей стоит десять раз подумать, прежде чем кому-либо отдаться.

Но с другой стороны, получалась какая-то глупость: почти все ее ровесницы давно уже вели насыщенную половую жизнь, делились друг с другом способами контрацепции и прочими увлекательными подробностями, а Марика стояла ото всего этого в сторонке, как девочка «до шестнадцати», которую не пускают на взрослое кино.

Лена время от времени принималась подталкивать подругу в нужном направлении:

— Ты никому ничего не должна отдавать! Секс — это как песня, но только хоровая. Один споет — ничего особенного, а вдвоем выйдет распрекрасно…

— Ага, а если втридцатером, да еще с оркестром, так вообще целый концерт получится, — язвила Марика.

Для нее тема сексуальных отношений была величественна и торжественна, как коронация высочайших особ, а для Лены… Впрочем, чего уж там говорить, если она могла допустить до себя такую невзрачную личность, как Миша!

— Жека, сделай что-нибудь! — пожаловалась Марика Пряницкому. — Твой Степанов дремуч, как темный лес. — И она в подробностях пересказала ему все, что слышала от Лены на тему их интимных отношений.

Но вместо того, чтобы исправить ситуацию или хотя бы посочувствовать, Жека заявил, что все бабы — сплетницы и дуры, раз обсуждают с подругами такие вещи.

— Вот и доверяй вам после этого! — проворчал он, трогая фингал, заработанный от деревенских на прошлой дискотеке. — Мы перед вами душу раскрываем, а вы… Эх!

И преисполненный мужской солидарности, он бросил Марику наедине с ее переживаниями.

Алекс облюбовал себе наблюдательный пункт на крыше старой водонапорной вышки (как раз напротив картофельных полей). С тех пор как Миша перестал следить за каждым его шагом, Алекс довольно часто приходил сюда смотреть на Марику.

Она его не видела. Собирала картошку в ведро, болтала с приятелями, отлынивала от работы, когда Лядов отлучался на другой конец поля.

Алекс не понимал Марику. Он знал, что она исподтишка подглядывает за ним, но при этом она не давала ему ни малейшего шанса приблизиться к себе. То же самое касалось и остальных девчонок: они охотно общались с ним, рассказывали о жизни в Советском Союзе, вели правильные беседы, но при этом неизменно сохраняли дистанцию. Даже Валя Громова, с которой они подружились в самом начале, и та начала избегать его.

«Может, со мной что-то не так? — недоумевал Алекс. — Может быть, я давно уже похожу не на рыцаря на белом коне, а на скромного фермера на ослике?»

Всю жизнь, насколько он себя помнил, девушки находили его интересным и достойным внимания. Но здесь, в СССР, это было внимание иного сорта. На него глазели с безопасного расстояния — как на экзотического зверя, на клетке которого висела табличка: «Не подходить! Не кормить! Не трогать!»