Гюнтер Вайзенборн - Преследователь (Записки Даниэля Бренделя)

Тут мне пришло в голову, что о встрече с Евой следует сообщить адвокату. Ведь решение она предоставила мне. А он пусть на всякий случай знает, что нашлась настоящая свидетельница. Тогда он, может быть, согласится не закрывать дела «Серебряной шестерки».

Расследование можно будет продолжать, и дело дойдет до судебного разбирательства, на котором все станет на свое место. У меня гора с плеч свалилась, когда я понял, что в этом случае мне не надо будет убивать Риделя. Да и вообще мне вдруг показалось, что убить человека немыслимо. А тогда это будет не нужно. Тогда оба мы будем спасены. Пауль Ридель предстанет перед судом. Приговор по нынешним порядкам ему вынесут мягкий, но с меня наконец-то будет снят тяжелый гнет. Помнится, недавно мы толковали о счастье. Выходя с вокзала, я впервые вздохнул свободно. И улицу в данную минуту переходил вполне счастливый человек. Дело непременно дойдет до судебного разбирательства, и я смогу прекратить преследование. Мне никого не надо будет убивать. Я спасен. Я был как в чаду.

Дыша полной грудью и насвистывая, шагал я по улице. Ветер гнал передо мной обрывки бумаги, мимо с визгом пробегали дети, машины табунами резво и бесперебойно скользили взад-вперед, и толпы людей шумно двигались по улицам. А над всей этой суетой ласково светило осеннее солнце, окрашивало серые фасады в розовые тона, зайчиками играло на открытых створках окон и озаряло веселым ярким светом фонтан с тремя мощными конями, выплевывавшими три серебристые струйки воды. Надо было торопиться, чтобы застать М. на месте.

Я сел в автобус и поехал в контору адвоката. Может быть, я успею захватить его. До его конторы всего несколько остановок. По дороге я достал из кармана пальто газету и заинтересовался широковещательным заголовком одной статьи.

Углубившись в чтение, я чуть не проехал остановку. В самую последнюю минуту я услышал, как кондуктор объявил Парковую аллею, вскочил и выпрыгнул, когда автобус уже трогался. До конторы было минуты две ходу. Автобус ушел, а я пустился в путь.

«Вы требовали свидетеля, господин адвокат? Я доставлю вам свидетеля, вернее, свидетельницу. Ей известна суть дела. Вот ее адрес».

В самом деле, как ее адрес? Я сунулся в карман пальто за газетой. Ее там не было. Я обыскал все карманы. И наконец вспомнил: газета с адресом Евы осталась в автобусе. Я забыл ее там. Я побежал было за автобусом, но он успел отъехать на порядочное расстояние. Я стал искать такси. Но поблизости не было стоянки. От этой газеты зависело все судебное дело, зависела жизнь Риделя. Вне себя от волнения ждал я, не придет ли свободное такси. Я бегал с одной стороны улицы на другую. Люди оглядывались на меня, некоторые посмеивались. Я добежал до угла, рассчитывая, что там легче поймать такси.

Ничего подобного.

Была суббота, конец рабочего дня. В магазины вбегали последние покупатели — магазины вот-вот закроются. Уже с грохотом опускались первые железные шторы. Лица были оживленнее обычного, и разговоры прохожих звучали веселее, чем в будни.

Только я молча брел в толпе торопливых пешеходов. Мне уже было не до смеха. Возле дома, где помещалась контора адвоката, была пивнушка… Я вошел туда, опустился на стул в углу и выпил рюмку малиновой.

Потом позвонил в транспортное управление, попросил поискать газету в указанном мною автобусе, сказал, что справлюсь в понедельник. Но успокоения мне это не дало. Кто станет сдавать найденную газету? Адреса на полях никто, конечно, не заметит.

Что я мог еще сделать?

Имеет ли теперь смысл идти к адвокату? Нет. Я только выставлю себя в смешном свете. Если я скажу, что нашел свидетельницу, он сразу спросит ее адрес, и мне придется ответить: «Адрес я потерял». Нет, лучше вовсе не упоминать об этом. Но как ни ломал я голову, адрес я вспомнить не мог. Она жила не в Париже и не в Лионе, а в каком-то городке с двойным названием, какие часто попадаются во Франции. Их там сотни. И департамента, обозначенного двумя буквами, я тоже не запомнил.

Минутами мне казалось, что сейчас перед моими глазами предстанет записанный адрес. Но тщетно я силился припомнить его. Я его не заучил — к чему, раз он у меня записан? Бессмысленно заучивать наизусть адрес, который лежит у тебя в кармане.

Она напрасно будет ждать от меня письма. А вдруг она сама мне напишет? Никакой надежды. У нее моего адреса нет. А если она попробует запросить бюро прописки, ей ответят, что я здесь не числюсь, ведь живу-то я за городом, в местечке с собственным административным аппаратом.

Значит, я во что бы то ни стало должен найти ее. Я разошлю письма по разным больницам. Поручу розыски детективу. Некоторое время она жила в Лионе. Это факт установленный. Там она работала в больнице. Я пересмотрю по карте Франции все города с двойными названиями, пока не нападу на тот, что мне нужен. Я должен найти Еву!

Тощий кельнер принес мне еще рюмку малиновой. У него было лицо меланхоличного ньюфаундлендского пса. Он уставился на меня красными от запоя глазами.

— Рюмку малиновой? — и он сделал пометку в своей книжке.

Потом нагнулся ко мне:

— Может, пересядете за другой столик?

— Зачем?

— Да этот отведен для постоянного гостя.

— А нельзя мне посидеть здесь до его прихода?

— Понятно, можно. Вы кого-нибудь ждете?

— Нет… Больше не жду.

— И незачем себе кровь портить. Ко всему надо подходить с юмором.

Он стоял у столика, образец неудачника, тощий, согбенный, в грязной белой куртке, и разглагольствовал:

— Знаете, я всегда говорю хозяину: юмор великое дело. Без юмора жизнь что прошлогодний огурец: внутри пусто, снаружи склизко, а на вкус горько. И знаете, где я это понял?.. В больнице. Теперь-то уже год, как я похоронил свою мамочку. Она была, что называется, «мамзель» и нажила себе рак. Ну вот, а теперь у нее в головах растет кипарис. Я его собственными руками ей посадил. Видите ли, я за свою жизнь разнес целый товарный состав пива, сюда — бутылку светлого, туда — пильзенского, к тому столу — кружку. Поневоле узнаешь жизнь! Н-да, товарный состав, да еще из одних цистерн… Целую, можно сказать, Эльбу пива перетаскал я своими руками. И в счете не сбился ни разу. Как тут обойтись без юмора, посудите сами!

Из-за стойки раздался голос хозяина:

— Не болтай зря, Эдуард… Любит пускаться в рассуждения с посетителями, старый болтун…

Эдуард замер на месте, точно вор, спрятавшийся за портьерой. Глубокие складки пожизненного горя врезались в углы губ, опустив их еще ниже. Я увидел сероватый нос пуговкой, мутные от пивного тумана глаза на опустошенном кабацком лице с выражением наигранной беспечности, без искры юмора, я увидел официанта Эдуарда, измотанного увеселительной индустрией.

Я допил рюмку. Мне стало теплее от крепкой настойки. Когда я поднял глаза, ко мне приближался круглолицый адвокат М., широкоплечий, холеный, барственный. Массивные очки поблескивали на свету.