Анатолий Клещенко - Это случилось в тайге [сборник повестей]

— Васильич…

— И отца Васькой дразнили?

— Давайте договоримся, когда назад поедем, — предложил Усачев. — Мы с напарником в кино собрались. Ну и сельпо, конечно, не миновать.

— Ладно, — за всех решил Сухоручков. — Настя тоже кино не обойдет. После приходите все к Ивану Антипычу, она знает… Там я вас дождусь…

Настя шла между Василием и Борисом, направо и налево кивая знакомым. Девчата оборачивались, но подходить стеснялись: еще подумают незнакомые парни, будто ими интересуются! Много чести, пожалуй!

В магазине Усачев купил пластмассовую безопасную бритву, душистое мыло в нарядной упаковке и два тюбика зубной пасты. Перетрогал за рукава висящие на деревянных плечиках костюмы. К одному — стального цвета, за тысячу сто рублей — присматривался дольше других. Потом, щупая выложенную на прилавок штуку сукна, сказал Насте:

— Вещи покупать — надо в город ехать. В сельпо хорошего не завезут…

— Скажете тоже! — обиделась продавщица. — Чем этот серый костюм плох? Скажите уж, что не по деньгам… У нас бывает, чего и в городе не купить. Разбирают сразу — это дело другое. Что похуже — лежит, конечно.

Настя, обследовав занятую продовольствием половину прилавка, спросила какого-то особенного чая для Фомы Ионыча. Нужного сорта не оказалось.

— А у Клавы в Чарыни — есть! — тоном упрека сказала девушка продавщице.

Та пожала плечами:

— Был и у нас. Сравнила Сашково с Чарынью. Там покупать некому, десять человек — деревня..

Из продуктов набрали колбасы, консервов, редко бывающей в продаже гречи. Ребята купили еще папирос и пол-литра водки.

— С первой получки полагается, — усмехнулся Скрыгин.

Надолго задержались в библиотеке. Борис придирчиво копался в каталоге, потом спорил с молоденькой библиотекаршей Верой. Потряхивая рассыпающимися волосами, свитыми в тугие колечки только что привезенной из города шестимесячной, она защищала стихи Есенина, о которых пренебрежительно отзывался Усачев.

— Мне тоже нравятся, — встала на сторону библиотекарши Настя.

Усачев картинно развел руками.

— Двое на одного, значит? — И меняя тон: — Нет, девушки, нам такие стихи не нужны. Это пережиток.

— Пушкин тоже пережиток, — кипятилась Вера.

— Ну, Пушкин другое дело, — усмехнулся Борис. — А вы, значит, всем читателям рекомендуете Есенина?

— И рекомендую…

— Напрасно. Есенинская тоска меня, например, не устраивает. Не с чего нам тосковать, девушки… честное слово!

Насте почему-то вспомнились слова Шугина — «с чужого голоса», — но она поспешила прогнать воспоминание. Почему бы Борису не думать, как говорит? Это она не задумывалась, почему ей нравится Есенин. Почему любая книга нравится или не нравится. А Борис серьезный, вдумчивый. У него определенное мнение. А задается немного, так это не он один.

Спор прекратил Скрыгин, показав на свои часы. Кино через два часа, надо отнести покупки к неведомому Ивану Антипычу и перекусить. Следовало поторапливаться.

Но торопились они зря…

Возле клуба кучками собиралась молодежь. Переговаривались недовольными голосами — ругали киномеханика.

Исчезавшая куда-то Настя объяснила:

— Вот так посмотрели картину! Фотоэлемент какой-то испортился, Витька за новым в город уехал. Всегда у этого Осокина чудеса, не то, так другое… Верно, что сапожник!

Но обманутые зрители не спешили расходиться. В группах вспыхивал и гас смех. На неосвещенном крыльце клуба закружились, вальсируя, две девушки. Белые валенки их казались по-особенному нарядными в полутьме опускающегося вечера.

Слышались голоса:

— Оставил же он ключ, наверное?

— Черт с ними, с пластинками. Санька на гармошке маленько может…

— Пусть Митька сбегает, спросит.

— Так она и отдаст ключ, жди!

Скрыгин подтолкнул плечом товарища:

— Пойдем?

— Ой, подождемте еще! — ухватилась за его рукав Настя. — Если найдут ключ — танцы же будут! Подождем, раз уж приехали.

Она держалась за бушлат Скрыгина, но смотрела на Усачева, угадывая, что слово того будет решающим.

— Желание дамы — закон! — улыбнулся Борис.

Василий, смешно надув щеки и поджав губы, выставил вперед обутую в подшитый валенок ногу.

— Господи, да ведь теперь все так. Зима ведь. Вы посмотрите, — жестом показала на танцующих на крыльце девушек Настя.

— Галька идет!

— Галька сама идет!

Все, словно по команде, повернули головы навстречу женщине в накинутом поверх платья белом шерстяном платке. Видимо, она шла не издалека.

Снова загудели сердитые голоса:

— Витька уехал — значит, всему конец?

— Клуб не для того, чтобы замки навешивать!

— Не собственный дом, Галина Андреевна!

Собирая в горсть распахивающийся платок, женщина, тоже сердясь, оправдывалась:

— Вас допусти одних — скамейки целой не останется. Знаю. И пластинок все одно нету, от шкафчика ключ Виктор с собой увез… Ей-богу, увез!

Тем не менее дверь в клуб отворилась, молодежь хлынула на крыльцо.

Осветились окошки.

— Хлопцы, скамейки убирать! — позвал кто-то.

Когда Настя, и ее спутники вошли, на подмостках перед экраном уже топорщилась задранными к потолку ногами груда скамеек. Только вдоль стен оставили несколько, и парни словно загораживали спинами сидящих девушек.

На улице рявкнула металлическим голосом гармонь.

— Санька идет, держись!

— Кто не умеет танцевать вальс, можете расходиться!

— А если я фокстрот на три счета могу?

Парень в темно-синем костюме и кубанке с малиновым верхом, окруженный гурьбой провожатых, остановился в дверях. Словно белые, в два ряда, пуговицы косоворотки, на груди четко выделялись перламутровые лады гармони.

В зале оживились еще больше:

— Саня, держи форс! На тебя вся надежда!

— Саня, не продешеви! Один на базаре!

— Саня, не тушуйся!

Гармонист и не думал тушеваться. Улыбаясь без тени смущения, он заявил, сдвигая на затылок кубанку:

— Репертуар — как в джазе Утесова. Вальс «Дунайские волны» с любого конца или из середины. Для желающих могу «Катюшу». Кому мало — приходите через полгода.

Судя по бойкости, вступление было заученным, произносилось не раз. В зале зааплодировали, закричали:

— Давай!

— Жми!

— Просим!

Гармонист, нарочито высоко задрав голову, проследовал к возвышению, где сложили скамейки. Носовым платком обмахнул конец одной из них — скоморошничал.

Спросил:

— Откедова прикажете?

— С конца!

— С боку! — в тон ему закричали в зале.

Сбычившись, чтобы видеть клавиши, парень сразу посерьезнел. Но первые аккорды старого вальса оказались сносными при возможностях гармони.

Сталкиваясь, мягко шаркая валенками, закружились пары. На скамьях возле стен сидели теперь парни со сброшенными пальто девушек на коленях. Пересмеивались, кивая на танцующих товарищей, которых оказалось почему-то очень немного. В основном танцевали девушки, кавалеров не хватало.