Виктория Борисова - Рабство по контракту

Иногда в разгар семейных баталий являлась бабушка Варвара Алексеевна и забирала Надю к себе. Пожалуй, эти дни были лучшими в ее детстве… Бабушкина квартира, заполненная разноцветными лоскутными ковриками и вязаными салфеточками, где всегда пахло свежесваренным кофе, корицей и яблочным пирогом, казалась ей волшебным домиком, а она сама, вечно сидящая в любимом кресле-качалке с вязанием в руках, — сказочной доброй феей.

Если Наденька плакала из-за того, что папа с мамой ссорятся, бабушка сдвигала очки на самый кончик носа, гладила ее по голове — и от прикосновения морщинистых рук с длинными узловатыми пальцами на душе становилось легче.

— Ты на них не сердись, — говорила она, — глупые они еще. Может, когда-нибудь и разберутся. Лучше принеси мне во-он ту коробочку!

В коробочке неизменно оказывались то иголки, то нитки, то ворох разноцветных лоскутков, бусинок и ленточек. Надя очень любила смотреть, как в бабушкиных руках они превращаются во что-то красивое — кружевную салфетку, коврик-накидушку, футляр для очков или вышитую сумочку.

— Что сработано, то свято! — любила повторять Варвара Алексеевна. Что такое «свято», Надя не знала, но все, что делала бабушка, и вправду казалось ей необыкновенным.

Жаль, что все хорошее быстро кончается… Проходило несколько дней, и Наденька возвращалась домой, глотая слезы и прижимая к груди очередной бабушкин подарок — куклу с глазами-пуговицами, клоуна в красном колпаке с бубенчиками, плюшевого мишку или смешную собачку. Этими игрушками она очень дорожила. Казалось, они всегда хранили тепло бабушкиных рук, ее улыбку, голос… Когда становилось грустно, Наденька раскладывала их на кровати и подолгу играла с ними, гладила, разговаривала, прижимала к себе и часто засыпала с ними в обнимку. Иногда ей даже казалось, что куклы и зверюшки и вправду понимают ее. Наверное, они были единственными друзьями ее детства. Во всяком случае других у нее никогда не было.

Тихая девочка, отличница в больших очках, типичный «гадкий утенок», она и в школе не пользовалась популярностью. Мальчишки обходили ее стороной, если только не дразнили и не дергали за косы, а девочки смотрели с брезгливой жалостью — вот уродка! И те, и другие становились милыми и дружелюбными, если только просили дать списать домашнее задание. Сначала было очень обидно, но потом Надя смирилась и даже не пыталась сблизиться со сверстниками. Что ж поделаешь, если уродилась не такой, как все…

Бабушка умерла в то лето, когда Надя закончила школу. Экзамены она сдала на одни пятерки. Правда, золотая медаль ей не досталась, ее получила Лена Фролова из параллельного класса, но и серебряная — это уже кое-что!

Варвара Алексеевна на радостях испекла свой знаменитый пирог с яблоками, и они вместе долго сидели за чаем. Надя рассказывала, как волновалась, как на экзамене по математике чуть не допустила глупую ошибку и заметила ее только в самый последний момент перед тем, как сдать работу, как по английскому ей достался сложный перевод, а вот на истории повезло — билет она знала назубок, как будто нарочно выучила! Бабушка молча слушала ее, чуть улыбаясь и с любовью поглядывая.

— Совсем ты взрослая стала… — вздохнула она, — скоро заневестишься, недосуг будет меня навещать!

— Да ладно тебе, бабуля! — Надя покраснела и отвернулась. — Я об этом не думаю. Мне в институт поступать надо.

Даже бабушке она не смогла бы рассказать о том, что выпускной вечер стал для нее вовсе не праздником, а настоящим позором. Всех одноклассниц приглашали танцевать мальчишки — всех, но только не ее! В актовом зале гремела музыка, сверкали разноцветные огни, и пары одна за другой выходили в круг света. Только она одна весь вечер стояла у стены, мучительно стесняясь своих очков в тяжелой оправе, волос, которые так и не удалось уложить в модную прическу, дурацкого розового платья с оборками, второпях купленного мамой на месткомовской распродаже…

Сама себе она казалась ужасно некрасивой и жалкой. Когда другие пошли гулять по Москве, чтобы встретить первый рассвет своей взрослой жизни, Надя вернулась домой. Кажется, ее отсутствия даже никто не заметил.

Утро выдалось ясным и теплым. Солнце вставало из-за горизонта, окрашивая облака в нежно-розовый цвет, а она шла, глотая слезы, и думала — неужели так будет всегда? Неужели в ней есть что-то такое (кроме невзрачной внешности, конечно!), что отталкивает других людей, оставляя ее в одиночестве? Новые босоножки на высоких каблуках с тонкими ремешками натерли ей ноги до крови, но мысли жалили гораздо сильнее.

В то утро по дороге домой Надя дала себе слово — непременно стать психологом, чтобы помочь таким, как она, стать счастливее. Конечно, конкурс в МГУ огромный, но она поступит, обязательно поступит! Если уж наука помогает людям летать в космос и расщеплять атом, пересаживать органы и поворачивать реки вспять, то неужели нельзя найти способ лучше понимать друг друга?

От этой мысли стало немного легче. Надя присела на бордюр, сняла неудобную обувку и пошла босиком.

На следующий день Надя отправилась подавать документы в университет. Теперь она занималась день и ночь, чтобы добиться своего. Скоро вступительные экзамены, и надо работать! Новая цель занимала все ее мысли. Недавние переживания казались какими-то мелочными, несерьезными. Подумаешь, внешность! Подумаешь, платье! Думать о тряпках и кавалерах могут только недалекие особы. А у нее впереди совсем другое будущее.

Бабушка только улыбалась и лукаво смотрела на нее:

— В институт говоришь? Ну-ну, дело хорошее… А насчет остального — не зарекайся. Погоди-ка, — спохватилась она, — у меня же подарок для тебя есть! Совсем старая стала, чуть не забыла.

Надя улыбнулась. Почти как в детстве… Хотя, вроде бы, для кукол и плюшевых собачек уже поздновато! Но бабушка, порывшись в нижнем ящике старинного комода, достала оттуда не игрушку, а небольшую коробочку, оклеенную выцветшим от времени лиловым бархатом.

— Вот, смотри! — она достала узкий серебряный браслет с бирюзой и протянула его Наде.

— Примерь.

Браслет был на удивление тяжелым и, видимо, старым. Как будто время оставило на нем свой след, свою особенную энергетику… Прежде чем надеть, Надя подержала его в руках, повертела так и эдак, будто примериваясь. На обратной стороне она с трудом разглядела полустертую гравировку «люби и помни».

— Что это, бабуля?

Лицо бабушки на миг стало отрешенным, мечтательным, даже помолодело.

— Когда-то мне его подарил один человек… Но это было давно, очень давно. Носи, не сомневайся! Мне теперь больше не нужно.

В тот вечер они засиделись до полуночи. Уже давно съеден пирог и чай остывал в чашках, а две женщины — старая и совсем юная — все никак не могли расстаться друг с другом. Много позже Наде казалось, что, если бы она осталась, все могло бы обернуться по-другому… Или не могло.