Виктория Борисова - Ключи от рая

В начале октября иногда бывают такие дни, когда солнце, будто спохватываясь, выглядывает в небе и пытается согреть землю последним теплом перед долгой зимой. Воздух прохладен и чист, листва еще опадает с деревьев, ложась под ноги прохожим золотисто-багровым ковром, шуршащим при каждом шаге. На фоне ярко-синего неба редкие и легкие белые облачка выглядят словно небрежные мазки кистью художника на картине.

Прелесть прощальной красоты природы кажется особенно щемящей и трогательной, словно последний привет от любимых и любящих перед долгой разлукой. В небе летит пятипалый кленовый лист и машет, словно растопыренная ладонь. Совсем скоро наступит сырое и слякотное время, но пока солнце заглядывает в каждый дом, чтобы прикоснуться, погладить, обнять… И тихо-тихо шепнуть на ухо весть о том, что ничто не вечно, за зимой непременно наступит весна, а за расставанием — новая встреча.

Стандартная московская квартира в старом кирпичном доме на окраине выглядела просторной и светлой. Белые стены, ламинат на полу, письменный стол и удобная кровать с ортопедическим матрацем — все наилучшим образом организовано для работы и отдыха. Даже книги на простых деревянных стеллажах выстроены в ряд по алфавиту! Видно, что хозяин привык к порядку и каждая вещь знает свое место.

Правда, женского присутствия в этом доме не чувствуется вовсе. Ни тебе подушечек и рюшечек, ни кокетливых занавесок, ни фотографий в рамочках, ни картин на стенах — все очень строго и даже аскетично. Похоже не то на рабочий кабинет, не то на келью монаха-отшельника, — впрочем, довольно комфортабельную. Впечатление нарушает лишь огромная, чуть ли не в полстены, панель плазменного телевизора да еще странные приспособления повсюду — какие-то ручки, подъемники, блоки…

Высокий, очень худой молодой мужчина в инвалидной коляске склонился над письменным столом. Лицо его сосредоточенно, словно он обдумывает нечто очень важное, густые брови сошлись над переносицей. Перед ним раскрыта толстая тетрадь, и строчки бегут по белому листу, словно рука не поспевает за мыслью. Почерк неровный, почти нечитаемый, похожий на кардиограмму, и кажется, что на бумаге отражается биение сердца.

«Сегодня я жду гостей. В моей теперешней жизни это бывает редко, и я очень волнуюсь. В последние годы я общался с людьми лишь в силу необходимости и, не буду скрывать, не чувствовал ни малейшего желания. Когда-то давно я читал о башне из слоновой кости, куда удалялись ученые и мудрецы, чтобы земная суета не отвлекала их от мыслей о вечном. Помнится, еще и завидовал, глупый!

Есть определенная ирония судьбы в том, что моя квартира, где я родился и прожил всю жизнь, стала такой же башней для меня. Теперь, когда каждый выход из дома стал настоящим приключением, тяжелым и небезопасным путешествием, я превратился в отшельника. Даже ненадолго покидая свое убежище, я чувствую себя очень уязвимым, словно улитка, лишенная раковины, или черепаха, потерявшая панцирь. Иногда мне кажется, что виной тому не только физическое увечье, хотя и оно доставляет множество мелких, но унизительных неприятностей. Чего стоят одни лестницы или бордюры на тротуарах! Любой здоровый человек (такой, каким я сам был всего несколько лет назад) легко преодолевает их, даже не замечая на своем пути, а для меня они становятся непреодолимой преградой.

Но еще больше угнетает другое. Сам процесс общения с людьми тяготит безмерно! Любое слово, жест или взгляд ранит меня, и, наверное, сам я стал похож на рака-отшельника, прячущего свое тело в тяжелой раковине. Лишь возвращаясь под защиту знакомых стен, я испытываю облегчение. Здесь я — дома и я — один.

Но сегодня случай особый. Те, кто соберется у меня, очень много значат в моей жизни, — наверное, даже больше, чем самые близкие кровные родственники. Я от души надеюсь, что они придут. Не все, правда, — одного из нас уже нет в живых, но меня не оставляет странное чувство, что сейчас он будет незримо присутствовать среди нас… И мы снова будем вместе, как и в тот день, что перевернул нашу жизнь, разделив ее на “тогда” и “теперь”. Все мы оказались на краю гибели, всего лишь в одном шаге от небытия… И, что самое страшное, совершили это по собственной воле.

Теперь я с ужасом думаю: а что, если бы все удалось? И этот день действительно стал бы последним для меня и моих товарищей по несчастью? Теперь, став старше, чувствую, что безмерно виноват перед ними. Вполне возможно, я подтолкнул их к тому, чтобы пойти на этот роковой шаг. Недаром же сказано в Библии: “Кто соблазнит одного из малых сих…”

И потому теперь, когда моя жизнь действительно близится к концу, я снова хочу увидеться с ними, а главное — попросить прощения. Кто знает, сколько мне осталось еще? Это даже странно, что я жив до сих пор. Срок, что отмерили мне врачи, давным-давно истек. Смерти я не боюсь (мне ли бояться ее!), но, боже мой, как хочется жить… Несколько лет назад я сам бы не поверил, что у человека, запертого в четырех стенах и прикованного к инвалидной коляске, может быть столько планов, надежд, и — горечи за то, что многим из них не дано будет осуществиться.

Я не ропщу, нет. Знаю, должен быть благодарен Богу и судьбе за то, что Он дал мне прожить эти годы, за все, что я успел сделать, понять и осмыслить, а главное — что остановился на самом краю и все-таки не совершил страшного греха по своей юношеской глупости и гордыне.

С тех пор прошло ровно тринадцать лет. Помнится, и день был такой же — ясный, солнечный, прохладный, из тех, что называют “золотой осенью”.

Все как тогда. Все повторяется».

В парке у пруда парочки прогуливаются по дорожкам, дети кормят уток, а те доверчиво подплывают к самому берегу и чуть ли не из рук выхватывают угощение. Старые развесистые ивы склоняют ветки к самой воде, а чуть дальше гордо возвышаются липы, посаженные чуть ли не в екатерининские времена.

Молодая женщина с коляской устроилась на лавочке под старым раскидистым деревом. Одета она очень просто — в джинсы, майку и легкую курточку-ветровку, на лице ни грамма косметики, светлые волосы небрежно собраны в хвостик на затылке… Ее чуть полноватая фигура и простое русское лицо с широко распахнутыми глазами, мягкими губами и округлостью щек не вписываются в стандарты красоты, растиражированные глянцевыми журналами, но во всем облике, в каждом движении и взгляде светятся тихая женственность и нежность, делающие ее похожей на Мадонну с картин старых мастеров.