Филип Дик - Исповедь недоумка [litres]

«Потому что я хочу интимных отношений с Фэй Хьюм», – подумал Натан.

Позже, возвращаясь вечером по северо-западной дороге в Марин-Каунти, он пришел к заключению, что Фэй хочет того же самого.

Чтобы проведать Чарли и добраться до госпиталя Калифорнийского университета на углу Четвертой улицы и Парнассас, мне пришлось пройти немалый путь и в 6.20 утра сесть на грейхаундский автобус, который делал остановку в Инвернес. В 8.00 я был в Сан-Франциско. Приезжая в этот город, я обычно захожу в библиотеку и читаю новые журналы, затем провожу какие-нибудь исследования и беру книги, необходимые для Чарли. После того как он пережил сердечный приступ, я изучаю кровеносную систему, выписываю из справочников важные сведения и приношу ему статьи для ознакомительного чтения. Каждый раз, когда Чарли видит меня с рюкзаком, наполненным книгами и техническими журналами, он всегда говорит:

– Привет, Исидор! Что новенького о моем сердце?

Первым делом я сообщаю ему информацию, которую узнаю от персонала госпиталя, прежде всего сведения о его состоянии и примерную дату выписки. Мне кажется, он ценит такие отчеты. Без моего вмешательства его снабжали бы щадящими и неточными данными, так что в некоторой мере он полностью зависит от меня. Покончив с научной информацией, я вынимаю блокнот и начинаю знакомить его с ситуацией в Дрейкз-Лендинг. При этом он почти всегда говорит:

– Теперь послушаем новости из нашей усадьбы.

Сегодня я решил сообщить ему кое-что серьезное, поэтому, взглянув в блокнот, сказал:

– Твоя жена вступила во внебрачные отношения с Натаном Энтайлом.

Я хотел продолжить, но Чарли прервал меня.

– Что ты сказал?

– Последние четыре вечера Натан Энтайл приезжал к нам без своей супруги, – ответил я, сверившись с записями. – Он и Фэй вели себя так, что у меня не осталось сомнений, что у них любовный роман.

Мне было неприятно сообщать ему эту информацию. Но я решил держать его в курсе домашних событий. Я просто выполнял свой долг в обмен на кров и пищу. Наряду с другими обязанностями сюда входил сбор данных. Я всегда скрупулезно выполнял взятые на себя обязательства со всей полнотой и точностью.

– В четверг они до двух ночи пили мартини.

– Так, продолжай, – сказал Чарли.

– Они сидели на кушетке… Затем Натан обнял Фэй и поцеловал ее. В губы.

Чарли промолчал. Однако я видел, что он внимательно слушал. Мне захотелось успокоить его.

– Наверное, можно не тревожиться… Натан не говорил, что любит мою сестру.

Чарли прервал меня жестом руки.

– Плевать я хотел на все это!

– Что ты имеешь в виду? – возмутился я. – Ты хочешь сказать, что тебе плевать на такую важную информацию?

– Нет, твоя информация тут ни при чем.

Помолчав некоторое время, он продолжил разговор:

– Что еще случилось дома на этой неделе? Только больше не говори мне о них. О Натане и Фэй. Лучше расскажи об утках.

– Утки… Сейчас посмотрим.

Я сверился с записями.

– После моего последнего отчета утки отложили тридцать яиц. Пекины несутся больше других. А меньше всех откладывают руены.

Чарли угрюмо молчал.

– Что еще ты хотел бы узнать? – спросил я. – Сколько корма они потребляют? У меня тут записаны и вес, и стоимость.

– Ладно, – проворчал он. – Расскажи мне про стоимость.

Я интуитивно чувствовал, что его безразличие к такой важной теме, как отношения Фэй и Энтайла, было тесно связано с моим неадекватным стилем изложения. Мне просто не удалось создать убедительного описания. Как он мог реагировать, если я предоставил ему лишь скудные сведения? Меньше, чем в колонке новостей. Когда редакция журнала намеревалась вызвать эмоциональный отклик у читателей, она привлекала к работе экспертов и отдавала теме целый разворот. Она не ограничивалась хронологическим перечислением фактов, как это делал я.

Мне уже не раз приходилось сталкиваться с ограничениями моего систематического метода. Он идеально подходил для записи важных событий, но был неэффективным средством при передаче данных другому человеку. Раньше запись и хранение значимых фактов предназначались только для меня, так сказать, для моего личного использования. Но теперь я собирал сведения для другого человека, причем не имеющего научного образования. Хорошенько подумав, я вспомнил, что в прошлом меня увлекали драматические рассказы, изложенные в «Американском еженедельнике». Я лучше усваивал факты, если они подавались в художественной форме, как, например, в журналах «Захватывающие чудеса» и «Изумительные истории».

Случай с Чарли научил меня нескольким важным вещам. Покидая госпиталь, я чувствовал разочарование, и впервые за многие годы это было разочарование собой и своими методами.

Примерно через день, когда я был дома один, раздался звонок в дверь. Он застал меня за раскладыванием высохшего белья. Я подумал, что Фэй вернулась из города и что ей требуется моя помощь в переноске продуктов из машины. Оставив белье на столе, я открыл дверь и увидел незнакомую женщину.

– Привет, – сказала она.

– Здравствуйте.

Женщина была довольно миниатюрной. Мне понравились ее длинные густые волосы, собранные в «конский хвост». Взглянув на смуглое, как у итальянки, лицо и на изогнутый, как у индейцев, нос, я решил, что она иностранка. Твердый подбородок гармонировал с большими карими глазами, чей настойчивый взор заставил меня нервничать. Поздоровавшись, она молча разглядывала меня и улыбалась. Ее острые зубы пробудили в моем уме рой мыслей о вампирах и дикарях-каннибалах. Она была одета в шорты, золотистые сандалии и зеленую мужскую рубашку, завязанную узлом на тонкой талии. В одной руке она держала сумочку и папку, в другой солнечные очки. На дорожке я увидел новый ярко-красный «Форд». В каком-то смысле эта женщина ошеломила меня своей красотой, и в то же время я осознавал неправильность ее пропорций. Голова незнакомки была слишком большой для шеи и плеч (возможно, это впечатление объяснялось наличием густых волос). Ее грудь выглядела впалой, совсем не так, как у других женщин. Бедра также не соответствовали пропорциям плеч, а ноги казались несколько коротковатыми. Да и ступни были слишком маленькими для ног. Она напоминала мне перевернутую пирамиду.

Судя по первым морщинам на лице, я дал бы ей лет тридцать, хотя она обладала фигурой симпатичной четырнадцатилетней девушки. Ее тело не созрело до нужных размеров, только лицо. Она не развилась до уровня женщины, и это еще больше усиливало иллюзию утяжеленного верха. Когда вы смотрели на ее волосы и лицо, она казалась вам восхитительно красивой. Но стоило вашему взгляду переместиться на фигуру, как вы тут же осознавали дефект телосложения. В ней было что-то неправильное и фундаментально непропорциональное.