Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Назур-бек механически перевел, и султан, нехотя поднявшись с оттоманки, подошел к окну, через которое можно было увидеть красавцев волов и диких скакунов. О

последних дарственное слово пролепетал Ференц Криштон. Однако все это не очень-то интересовало могущественного повелителя Востока, и он снова лениво опустился на свое ложе.

Но тут дверь распахнулась, и по залу пролетел нежный ветерок. Может быть, его вызвал шелестящий плеск четырех юбок? В зал вошли кечкеметские девушки, прелестные, так и дышащие свежестью.

Увидев их, султан с живостью вскочил.

Критятоф Агоштон вышел на середину и, став в позу школьника, преподносящего папаше букет, стыдливо продекламировал:

– Принесли мы и немножко цветов...

Султан, разумеется, не понимал по-венгерски, но тут он заулыбался, не дожидаясь вмешательства переводчика, а затем весело крикнул будайскому визирю:

– Покрывало на них поскорее, Ибрагим! (Что на восточном языке означало: «Чтобы вы ни единого мига не оскверняли их своими грешными взглядами!») Пока паша помчался отдавать распоряжения, султан медленно, небрежно сказал что-то толмачу.

– Его величество султан, чью тень оберегает аллах, говорит вам, неверные, что он обдумает вашу просьбу. А

пока можете идти и ждать его решения, – перевел толмач и сделал знак, что аудиенция окончена.

Но почтеннейший Агоштон, видя султана в отличном расположении духа, решил, что наступил час свершить поступок, который навеки запечатлеется в людской памяти. Поэтому он легонько дернул за ментики уже направившихся к выходу товарищей и, обращаясь к переводчику, сказал:

– О всемогущий толмач, правая рука владыки, передай своему повелителю еще одну нашу нижайшую просьбу.

Великий визирь и все присутствовавшие паши и улемы метнули негодующие взоры на безумца. Не меньше были удивлены и господа кечкеметцы. Однако султан, все еще думавший о цветах Кечкемета, улыбался. А коли султан улыбается, то и солнце светит, в трава растет, и даже камни поют, – словом, все пребывает в наилучшем порядке.

– Ну, чего еще хотите вы, ненасытные? – по-венгерски обрушился на них тихайский бек Хасан, приближенный

Ибрагим-паши. – Поскорее выкладывайте просьбу. А то нынче еще много других депутаций дожидается приема его величества.

– Вот-вот, – осмелев, продолжал Агоштон. – Видели мы в передней надькёрёшскую депутацию и просим его султанское величество: чего бы ни попросили землячки наши, пусть откажет им повелитель!

Хасан-бек засмеялся и сам перевел повелителю правоверных вторую просьбу кечкеметцев. Султан тоже рассмеялся такому странному желанию, еще не встречавшемуся в его практике, и с живостью спросил:

– А в чем причина?

Ответил на вопрос Михай Лештяк:

– Надькёрёш и Кечкемет – такие же друзья, что Мекка и

Меддина, или, проще сказать, – кошка с собакой. .

Султан пришел в великолепное расположение духа, и толмач, улыбаясь во весь рот, сообщил ответ властелина:

– Радуйтесь! Милостивый падишах обдумает ваше первое пожелание и выполнит второе.

После этого кечкеметцы проследовали во двор, на ходу пожелав «счастливого доброго утра» соседям надькёрёшцам, тоже ожидавшим приема. Спустя несколько минут к ним выглянул тихайский бек (которого накануне посетил «смазчик») и, похлопав сенаторов по плечу, с покровительственным видом обнадежил их:

– Ну и счастливчики вы, плутищи! Угодили вы султану, развеселили его. Будьте покойны, все будет по-вашему.

И он удовлетворенно потер руки в предвкушении ста золотых, обещанных ему в случае, если Кечкемет получит собственного турецкого чиновника. .

Обнадеженные кечкеметцы ожидали во дворе, расхваливая речь своего бургомистра и инициативу сенатора

Агоштона, который был в необычайном восторге от самого себя и без устали повторял:

– Ну как? Гожусь я на что-нибудь? Есть, есть тут немного ума, землячки! – И при этом похлопывал себя по лбу.

Примерно через полчаса Хасан-бек появился снова. Но на этот раз он свирепо размахивал руками, а гневная жирная рожа его была багровее перца.

– Ну что, свиньи! – еще издали закричал он. – Нахрюкали на свои головы?

Почтенные господа кечкеметцы, как истуканы, недоуменно уставились на него:

– Ради бога, что случилось-то?

– А то случилось, что вы безмозглые! Ведь надькё-

рёшская депутация пришла к султану с жалобой, что им-де невыносимо тяжело улаживать свои повседневные дела и нести повинности, поскольку сольнокский и будайский паши находятся далеко от их города. И просили они поэтому создать новый турецкий административный центр поблизости, в городе Кечкемете.

– А мы!.. – пролепетал Йожеф Инокаи.

– А вы добились у султана обещания, что он откажет надькёрёшцам, с какой бы просьбой они ни пришли. Чтоб вы подохли!

С этими словами бек повернулся и, по турецкому обыкновению, дважды плюнул на землю перед кечкеметцами.

Можно было себе представить досаду посланцев Кечкемета: Лештяк принялся кусать ус, честный Поросноки так и сыпал ругательствами, у Криштона со страха кровь из носа пошла, а старый Инокаи не удержался и заплакал. Что же до господина Агоштона, – то он, не теряя ни минуты, помчался к телегам, стоявшим у Дуная, забрался на одну из них и укрылся шубой: на бедняжку напал такой озноб, что сто раз можно было простудиться.

– Теперь нам можно и восвояси отправляться, – нарушил печальное молчание Криштон.

– Подождем решения султана, – отозвался бургомистр.

Завечерело, когда наместник султана, пришедший за ними в сопровождении толмача, привел кечкеметцев в один зал, где вручил им какой-то кафтан и через переводчика передал:

– Это посылает вам его величество падишах. Надеюсь, кафтан вам еще пригодится!

Сенаторы печально смотрели на темно-зеленый бархатный кафтан, украшенный золотой шнуровкой и позументами, образовывавшими всевозможные причудливые фигуры; во взоре господ кечкеметцев можно было прочесть глубокое разочарование: «Только-то и всего?»

Поросноки даже вслух решился высказать свое недовольство, спросив:

– И больше ничего не передавал для нас великий падишах?

– Нет, ничего, – флегматично отвечал наместник. –

Султан был очень добр к вам, но, дав слово, он вынужден его сдержать. Ведь вы и сами того хотели?

– Нельзя к нему еще раз на прием попасть?

– Нельзя.

– Черт возьми! Хороша историйка! Вот будет радости-то дома.

– Ну, коли так, пусть будет так, – с ледяным спокойствием заключил бургомистр. – Берите кафтан, господин

Криштон.

Ференц Криштон сердито и далеко не почтительно сгреб в охапку кафтан с подкладкой из медвежьей шкуры и

– нет того, чтобы покрыть его поцелуями, – небрежно поволок за собой, так что одна пола кафтана все время тащилась по земле.