Мор Йокаи - Призрак в Лубло

«С нами бог» (словно это и была самая печальная песенка).

Господа расхохотались этой шутке Бабая; они буквально покатывались со смеху, держась за животы. Однако на лошадей этот мотив возымел куда более сильное действие. Они вдруг начали в такт покачивать головами и перебирать ногами, а скакун Домороци – тот стал проделывать под музыку всевозможные экзерсисы: выгнул дугой шею и пустился откалывать такие классические па, что на них засмотрелся бы любой генерал.

— Что это на них нашло? – спросил я с удивлением.

— Да разве ты не видишь? – шепнул мне на ухо Богоци.

– Это же все армейские лошади; взяты напрокат в манеже.

Пелена разом спала с моих глаз, и я тут же преисполнился всяческими подозрениями. И едва мы снова заняли свои места в экипажах, как я принялся с пристрастием допрашивать Богоци и не отставал от него всю дорогу.

— Куда же едут эти господа? Ведь все они приехали вчера из своих деревень.

— Да, потому что недалее как позавчера они специально выехали туда, чтобы подготовиться к свадебному пиру.

Однако на самом деле все они – эперьешские чиновники.

— И братья Прускаи тоже?

— Да, они служат в земельном управлении.

— Это немыслимо! А Домороци?

— Он писарь в комитетском управлении.

— А Кивецкий?

— Контролер при налоговом отделе.

— Замолчи, старик! Ты сведешь меня с ума!

Богоци пожал плечами и пустил мне в лицо клуб сигарного дыма.

— А четверки лошадей, – воскликнул я, – блеск и помпа, гаванские сигары и все, все остальное?!

— Пыль в глаза! Четверки были взяты напрокат. Здесь –

сбруя, там – передняя пара, в третьем месте – задняя, в четвертом – дрожки или тарантас.

— Но ведь это чистейший обман!

— Ах, чепуха! – прервал меня Богоци, – Кого им обманывать? Ведь каждый знает, что у другого нет четверки лошадей. Это добрые ребята, и они, так же, как и я, просто-напросто придерживаются традиций.. чудесных древних традиций. Ведь это так мило. Что в этом плохого?

— Не хочешь ли ты сказать, что и пятьдесят тысяч форинтов майора...

— Ну да, и это только для проформы.

— Что? А обязательство...

— Оно и ломаного гроша не стоит. У Кёниггрэца, кроме маленькой пенсии, нет ничего за душой. Надо было быть порядочным ослом, чтобы попросить у короля камергерство, а не что-либо более стоящее. И он получил бы! Но старый черт не менее тщеславен, чем какая-нибудь придворная дама...

На лбу у меня выступил пот, глаза широко раскрылись от изумления.

— Однако это веселая история! Но, верно, хоть с обязательством старого Чапицкого дело обстоит иначе?

— Ой-ой-ой, – захохотал Богоци. – Там еще почище!

Чапицкий вот по сих пор увяз в долгах. – И указательным пальцем он провел по горлу.

— Так надуть бедных молодых! – сокрушался я, размышляя над подобным очковтирательством и перебирая в мыслях события вчерашнего дня.

— Глупости! Молодые прекрасно знали, что всем этим обязательствам – грош цена. Но и им понравился и их пленил этот благородный ритуал.

— Ну, а гости?

— Ах, они тоже все знали.

— И все же восхищались и ликовали?!

— Разумеется. Потому что нам, шарошанцам, некогда задумываться над нашей бедностью. Вместо этого мы постоянно репетируем, как бы мы вели себя, будь мы богачами. И если представление удается, мы радуемся и аплодируем самим себе; если мы видим, что посторонний принимает эту комедию за действительность, нам ясно, что игра наша была безукоризненна.

— Постой-ка, – воскликнул я, схватив его за руку. –

По-твоему, выходит, что в присланной из Парижа коробке были не платья от Шатело..

— Куда там! Да в Париже и нет такого портного. Все это

– лишь ловкая выдумка, комедия! Правда лишь то, что коробка действительно была коробкой. Но в конце концов, –

проговорит он, с неожиданным высокомерием запрокинув голову, – у нас такой обычай, а обычаи, мой дорогой, несомненно, достойны всяческого почитания. Что за важность, чьим достоянием они являются? Хоть они и не наши, но, уж во всяком случае, имеют право на жизнь. Блеск, помпа, оживление и суета, тонкость и изящество, непринужденность и добродушие, всевозможные барские причуды, лошади, серебро, старинные гербы, благородство манер – это принадлежит всем нам. Только все это распылено, разрознено, и если мы по какому-либо поводу искусственно собираем все воедино, – кому до этого дело, не правда ли?. Однако мы уже приехали. Куда прикажешь подвести тебя?

Я остановился в том же трактире, что и вчера, и, прежде чем ехать домой, зашел поутру к директору Ссудного банка, господину Шамуэлю Кубани, чтобы отдать ему сверток, доверенный мне Эндре.

Передо мной был низенький горбун. Я ему представился, на что он ответил приторной улыбкой и тут же, желая угостить меня, вытащил из кармана портсигар, крышку которого украшала эмалевая пчела – символ бережливости. Эта пчела показалась мне такой странной после множества портсигаров с грифами, орлами, сернами, львами, разными другими гербами. . Пчела? В Шароше?

Что нужно здесь назойливой пчеле?

Я передал сверток, сказав, что его посылает господин

Чапицкий-младший.

Господин Кубани развернул бумагу и извлек из нее футляр. Приоткрыв его, горбун заглянул внутрь.

— А, изумрудное колье! – И он потер руки, – Изумрудное колье, – повторил он и передал его служащему, сидевшему за барьером.

Я попросил вернуть мне расписку.

— Да-да-да, – пропел он. – Господин Браник, отыщите расписку, а колье далеко не прячьте. . После обеда его опять возьмут, – Он снова потер руки и с удовольствием взял понюшку из табакерки, на крышечке которой красовалась та же бережливая пчела. – Завтра в Ластове венчается мадемуазель Винкоци.

Кальман Миксат

ЧЕРНЫЙ ПЕТУХ

Так уж повелось, что не только люди умирают, но и болезни. Какая-нибудь знакомая болезнь вдруг исчезает и больше не появляется в поле зрения докторов. Сначала она начинает ослабевать; слабеет, слабеет, и вот, когда становится уже настолько слабой, что не может причинить вреда, смерть отзывает ее, как солдата-инвалида, и посылает вместо нее другую. Смерть тоже меняет свой обслуживающий персонал.

Так кончилась старая честная лихорадка. А ведь когда-то, особенно в пору созревания фруктов, целые деревни лежали вповалку в лихорадке; она трясла людей, кидала в дрожь, так что зуб на зуб не попадал, однако уже не хватало у нее силы совсем извести человека. Вот и пропала лихорадка за ненадобностью, а на ее место пришла инфлюэнца.

Новая метла хорошо метет; в небольшом селе Параска она подмела буквально каждого десятого. Часть их умерла от самой инфлюэнцы, часть же – от осложнений после нее: от чахотки и малокровия. Только тем удалось избежать этой доли, кого врач, доктор Брогли, послал на юг, в хвойные леса, где они поправились – и жирок приобрели, и красных кровяных телец.