Чезар Петреску - Патриархальный город

— А вот я так не думаю! — возмутилась Адина Бугуш. — Как вы можете такое говорить? Напротив, женщины Теофила Стериу навсегда запечатлеваются в памяти… Я сужу просто как читательница. И именно поэтому считаю, что мое мнение более весомо. Они запоминаются до мельчайших деталей. Я их вижу, понимаете. Вижу и их внешний облик, и их внутреннюю сущность. Они живут, я наблюдаю, как они двигаются, страдаю и радуюсь вместе с ними. Теофил Стериу непревзойден в искусстве наделять их жизнью. Он пишет своих героев с натуры. Сколько тайн! Сколько противоречий! Все то смутное, зыбкое, таинственное, что есть в душе женщины…

Тудор Стоенеску-Стоян, закурив сигарету, глядел на Адину Бугуш с веселым любопытством.

Войдя в роль, созданную его безудержным воображением, он и впрямь казался себе опытным экспертом в вопросах женской психологии, который теперь, сидя в плетеном кресле, снисходительно выслушивает наивный лепет непосвященной. Изысканным жестом он лениво стряхивал пепел. Поднимал брови и улыбался с видом превосходства. О присутствии ее мужа он забыл.

Когда Адина Бугуш умолкла, Тудор Стоенеску-Стоян вынес скептическое заключение:

— Превосходно… Узнаю общее мнение читателей, глас большинства… Все было бы так, если бы эти героини, в которых, вам кажется, вы узнаете себя, не были бы величайшей условностью, результатом искусственной классификации. Теофил Стериу во всем своем творчестве проявил себя как тончайший, я бы сказал, гениальный наблюдатель, но в отношении неуловимого слабого пола потерпел неудачу. Тут его наблюдательность и интуиция дали осечку. В этой сфере он уже не в состоянии ничего понимать. Не способен ничего чувствовать. Я говорил ему об этом: «Дорогой папаша Теофил, каждый раз, как ты в своих романах касаешься женской души, мне вспоминается случай с одним норвежцем, рассказанный Гезом де Бальзаком в тысяча шестьсот тридцатом году… Ты его, конечно, не знаешь. Так я тебе расскажу. Запиши. Может, пригодится… Так вот, этот норвежец впервые оказался в стране с умеренным климатом. И на каждом шагу ему попадались удивительные вещи… Увидев розовый куст, он не осмелился к нему подойти и удивлялся, что бывают на свете растения, на которых вместо цветов распускаются огни…»

— Очень красиво сказано! — произнесла Адина Бугуш. — Сравнение несправедливое и неуместное, но сказано очень красиво… И что же ответил Теофил Стериу?

Тудор Стоенеску-Стоян заставил себя ждать.

Казалось, он заинтересовался тающими кольцами дыма, по горло сытый ответами своего друга Теофила Стериу, которые, право, не заслуживали столь долгих обсуждений.

— А что он мог ответить? В конце концов, признал, что я прав. У него есть одно прекрасное качество. Он не упрям! Он, если можно так выразиться, компилятор. Во-первых, держит ушки на макушке и прислушивается к тому, что говорится вокруг. Наблюдает. Затем читает. Записывает. Типичный эклектик. Запоминает. Преобразует. Перерабатывает. Услышав где-нибудь глубокую мысль, непременно ее присвоит. Я не удивлюсь, обнаружив в следующей его книге к месту использованный случай с норвежцем Геза де Бальзака…

— Как это увлекательно! — воскликнула Адина Бугуш; подперев подбородок кулачком, она обволакивающим взглядом из-под длинных ресниц глядела на человека, у которого такие знаменитые друзья.

— Увлекательно? Да, до известного момента… — лицемерно согласился Тудор Стоенеску-Стоян. — Так называемые великие люди не кажутся уже столь интересными, когда видишь их в халате и в шлепанцах.

— Вам легко говорить! — продолжала взволнованная Адина Бугуш. — Легко, потому что жизнь избранников была для вас обыденным делом! Участвовать в обсуждении их замыслов! Быть судьей в их спорах! Узнавать свои мысли в их книгах и лекциях! Что может быть увлекательнее? Примите, сударь, мои соболезнования! Соболезнования искренние, без всякой задней мысли. Что бы ни говорил Санди о своем патриархальном городе и что бы вы сами ни думали об этой малой вселенной, где все страсти и драмы человеческие спрессованы в крохотную пилюлю. Я боюсь, что через месяц, самое большее через два, вы горько вздохнете о ваших друзьях, без которых сегодня обходитесь так легко. Мало сказать — боюсь, я уверена, что это неизбежно. Судьба… А знаете — можно даже заключить пари, раньше, чем вы думаете, вас тоже начнет душить этот холм. Эта стена между вами и остальным миром.

Адина Бугуш бросила враждебный взгляд на Кэлиманов холм, на обрывы, прорытые весенними потоками, на бесплодные склоны, которые сплошной, упиравшейся в небо стеной отделяли здешнюю вселенную от просторов далекого мира.

— Я организовал комитет! — счел своим долгом объявить Санду Бугуш. — Инициативный комитет с целью засадить лесами весь склон. В свое время холм покрывали дремучие леса, простиравшиеся на несколько десятков верст вокруг. В них и устроили засаду лучники и всадники гетмана Митру Кэлимана. Сегодня мы хотели собраться на заседание у Иордэкела Пэуна, того глухого старика, что повстречался нам по дороге. Вы еще увидите — и ты, Адина, и ты, Тудор, — насколько иначе выглядел наш город у подножья горы, заросшей дубами и платанами.

— И какое мне в этом утешение? — спросила Адина, пожав хрупкими плечами. — Что изменится? Когда я закрываю глаза… — Она опустила на миг темно-лиловые веки, отгородившись от света и внешнего мира. И подняла их с грустной, усталой улыбкой: — Знаете, сейчас, закрыв глаза, я снова увидела себя — но не здесь и не такой, как теперь. Рядом с тетей Корой. Такой, какой я была тогда. Девочкой в носках и в белых замшевых туфельках, с волосами, распущенными по плечам… Это было в Париже. Когда тетя Кора отправлялась в галерею Lafayette или Printemps [12] Названия знаменитых универсальных магазинов в Париже. за своими бесконечными покупками, она всегда брала меня с собой. У нее была страсть делать покупки. Страсть, свойственная жителям больших городов с их оживленными бульварами и магазинами, огромными, словно города. Вот я поднимаюсь и спускаюсь по лестницам, вхожу и выхожу из лифтов, перехожу от секции к секции. Ноздри щекочет запах шелка, льна, бархата, лощеного голландского полотна. Слышу шорох оберточной бумаги. Голос продавщицы: Je vais vous le faire envelopper immédiatement, madame. Vous l’emporterez? C’est plus sûr à cause des fêtes [13] Я прикажу вам это завернуть, мадам. Вы заберете покупку с собой? Это разумно, ведь скоро праздники… (фр.) . Потом — улица. Особый запах бульваров, опьяняющий, словно наркотик. Светящиеся рекламы. Этот шум… Вы слышали здешнее молчание? Послушайте его, пожалуйста!.. Вам не кажется, что мы давным-давно умерли, что нас похоронили и здесь собрались только наши призраки? Отгороженные от живого мира этой ужасной стеной?