Эндрю Холмс - Клуб для джентльменов

Заступиться за них означало получить бутылкой по голове.

А для бутылки по голове час был слишком ранний — это приключение я всегда оставлял на после ужина.

Вот разница между мной и Джордж, думал я, забравшись по макушку под одеяло.

Я бы в такую горестную минуту кинулся искать утешения у нее на груди.

А она переживает в одиночку.

И злится на меня.

Я бегу к ней — как к товарищу по несчастью. Она бежит от меня — как от причины ее несчастья.

Что я мерзавец — она права. Но, если по совести, она ведь тоже причина своего несчастья. Мы с ней враги самим себе, а потому, автоматически, товарищи. Враг моего врага — мой друг. Это сложно понять, однако после второго стакана очень даже ясно. И когда она оборачивает свой гнев против меня, она просто находит козла отпущения. Я громоотвод для молний, которые должны были бы испепелить ее саму.

Через сколько-то минут шум в кухне прекратился. Я вжался в простыни. Идет сюда. Ну, сейчас будет!..

Выглядела она — краше в гроб кладут. С вечера не смыла макияж и много ревела. Теперь вся тушь была не где-нибудь, а на подбородке, одним черным пятном. Глаза после выпитого красные, опухшие. Лицо раздуто. В таком виде ее приняли бы без лишних слов в любую ночлежку!

Наверняка и я выглядел не лучше. Любопытно, до какой степени я ей отвратителен в таком состоянии? Главная проблема в наших отношениях: я был зеркалом, в которое ей не очень-то хотелось глядеться!

Но в то утро она, похоже, решилась посмотреть в это зеркало. И ее наконец-то проняло. По-настоящему. Впрочем, я, разумеется, в тот момент ничего не подозревал.

— Баста. Баста! Я завязываю. Навсегда! — сказала Джордж мрачно, появляясь в моей незастегнутой рубашке и уже без стеклянного хвоста.

Эту «басту» я слышал тысячу раз. За ней обычно следовало злобное жужжание пылесоса, под звук которого «баста» неумолимо уходила в песок.

Однако в то утро Джордж действительно завязала. Навсегда.

Не прозревая ужасного будущего, я наивно протянул к ней руки:

— Иди сюда, в постельку.

Я хотел ее так же страстно, как выпить. Всю выпивку она слила в раковину. Стало быть, оставался только секс.

Но, похоже, она и весь секс слила в раковину.

В постельку Джордж не пошла.

Села на краю кровати. И яростно отпихнула мою игривую руку. Раз, другой — пока я сам не отвязался.

— Нет, Гриэл, — сказала она. — Давай поставим точки над «i». Или ты со мной, или ты против меня. С выпивкой я заканчиваю. Больше ни капли в рот не возьму. Не хочу просыпаться и всякий раз ненавидеть себя. Я даже не из-за этой долбаной бутылки в моей долбаной жопе — это просто милая виньетка на полях нашей дерьмовой жизни. Мне надоело просыпаться и ненавидеть себя, понимаешь?

Я, конечно, ответил «да». Хотя слушал, собственно, не очень внимательно. Эта покаянная чепуха у меня в ушах завязла. Уже довольно давно я раз и навсегда решил, что это наша судьба — жить вот так, от пьянки к пьянке, ловко ухитряясь в моменты всё более коротких просветов эффективно функционировать и поддерживать свой социальный статус. Я думал, что так будет вечно. И мы с Джордж будем вместе всегда — в радости и в горести, пока цирроз не разлучит нас. Периодические «прозрения», покаяния со слезами и клятвы «завязать» в моем сознании стали неотъемлемой частью этого бытия. Маленькие неприятности посреди в общем и целом счастливой жизни — что-то вроде короткого ливня в солнечный день.

Однако на этот раз всё было иначе. Ей хватило силы воли действительно повернуть свою жизнь к лучшему.

Решимость покончить с алкоголем в итоге нас разлучила.

Сперва я искренне восхищался тем, что она у меня такая волевая. И, не имея под боком товарища для выпивки, я, конечно же, стал пить меньше.

Драма была в том, что чувство удовлетворения постепенно делало из Джордж зануду-праведницу.

Ей было мало не пить самой. Она хотела, чтобы и я подчинился сухому закону. Она распекала меня по поводу каждой пьянки. Нудила и нудила. Разумеется, пьяный рядом напоминал ей о ее недавнем отвратительном прошлом… и постоянно подвергал соблазну вернуться в это прошлое. Так или иначе она мне проходу не давала. Особенно косо смотрела на любую выпивку дома. Если я приходил домой с бутылкой вина, углы ее рта сурово опускались вниз. И начинался словесный долбёж.

Сделать из меня трезвенника она пыталась и более тонкими и трогательными способами.

Например, однажды в субботу днем мы купили по ее инициативе соковыжималку, а потом заглянули в супермаркет и набрали всевозможных фруктов.

Дома столько навыжимали и столько фруктовых коктейлей продегустировали, что животы потом болели.

Чтоб мой энтузиазм не ослабел, на следующий день Джордж изобрела собственный коктейль — «Сенсация Шарки». Клубника, бананы и апельсины — получается очень густой сок, который Джордж сервировала холодным. Это был ее способ показать: я настаиваю на том, чтобы ты завязал с выпивкой потому, что ты мне дорог. Но я не завязал. То ли не мог, то ли недостаточно хотел.

А тем временем работа в «Нью мюзикал эспресс» мало-помалу разъедала мне душу.

Писать о рок-н-ролльных идеалах других людей — совсем не то, что самому активно жить рок-н-роллом. Особенно после того, как данс-мюзик стала теснить рок-н-ролл по всему фронту.

Я ощутил потребность вырваться из музыкального мира, заняться как журналист другим, воздействовать на души людей более существенно, чем давая совет не покупать новый альбом «Орбитал». Попробовал пустить в ход связи — знакомых-то много было. Куда там!.. «Серьезная журналистика» чурается тех, кто фрилансит про музыку, — их честят марионетками пиарщиков. Рекламные шавки, иногда кусачие. И уж точно на обочине журналистики.

Репортеры лишь себя считают четвертой властью — краеугольным камнем работающей демократии и так далее. А музыкальная пресса якобы годна только на то, чтобы приветствовать удачную песенку. Опыт работы в ней, мол, ничего не стоит. Даже портит. Словом, пишущие «про текущую жизнь» издания не спешили открыть ворота свободному стрелку Гриэлу Шарки.

Появлением практически всех моих немузыкальных материалов я обязан исключительно любезности Дино или Грэхема.

Обычное дело для Гриэла Шарки: он стучится в дверь, и ни одна собака не открывает.

Я даже не помню, какой именно инцидент послужил поводом к тому, что Джордж меня бросила. Много было всяких инцидентов… В один ужасный день Джордж предъявила мне ультиматум: или я прекращаю пить, или она уходит. Ультиматум был жесткий, но без четкого срока. Казнь откладывалась.

— Я ведь мужчина! — вопил я, пьяный вдребезги. — Мы так физиологически устроены, что не имеем силы воли!!!

Я не был способен на такой подвиг — однажды решить и уже не отступать от принятого решения.