Дмитрий Остров - Перед лицом жизни

Нет, его явно обманули. После госпиталя он не попал ни в гестапо, ни в полевую комендатуру, ни в войска специального назначения, где можно было разбогатеть. Вот уже три месяца он охраняет хвосты эшелонов, и только изредка ему удается заработать несколько марок на каком-нибудь случайном пассажире, а время не ждет. Война может так же внезапно кончиться, как и началась, и тогда снова безработица, и снова тарелка супу на два дня — с грустью жаловался он Ливанову. А между тем наступил звездный августовский вечер, давно уже улеглась пыль на улицах маленького городка, давно обезлюдела базарная площадь, оцепенел сквер, затаился рабочий поселок, и только на самой станции по-прежнему царила суета — оттуда доносилось прерывистое дыхание паровозов, стук колес и протяжное пение рожков. На платформах желтел песок в лунном свете.

Вскоре к балластному составу подошел паровоз, а через несколько минут Ливанов увидел Радыгина, нырнувшего под платформу, и главного кондуктора с зажженными фонарями в руках. Фонари он вешал на тормозные площадки и переругивался со смазчиком, который сердито стучал молотком по колесам и часто останавливался, размахивая горящим факелом.

Прислушиваясь к перебранке, охранник неодобрительно покачал головой и опять заговорил по-немецки о том, что даже эстонцы-железнодорожники очень плохо работают. Они устраивают крушения, засыпают буксы песком, рвут на подъемах составы и вообще ведут себя черт знает как, несмотря на крутые меры.

Охранник выругался по-русски и засуетился, услышав свисток главного кондуктора.

Ухватившись одной рукой за поручни, он пропустил своего спутника на площадку, и его чуть запрокинутое лицо поразило Ливанова своей затаенной угодливостью.

Тревожно и брезгливо смотрел он на охранника, пока не промелькнули последние станционные огоньки, а когда поезд вышел на главный путь, Ливанов выпрямился, чувствуя легкую дрожь в руках, и, глубоко вздохнув, повалил охранника на спину. Он не сопротивлялся, и это спасло ему жизнь. Ливанов связал охранника, затолкал в рот тряпку и осторожно спустил его под откос.

Состав взбирался на подъем, он словно прихрамывал и разминался, потом глуше застучал на стыках, и Ливанов увидел за насыпью лес, а впереди — Радыгина, который сидел на ступеньках площадки и курил.

«Нервничает», — подумал Ливанов, и его самого тоже охватило волнение. Так было с ним всегда. Еще задолго до решительной минуты он чувствовал волнение, называя это состояние страхом перед опасностью, но потом, когда наступало время действовать, то спокойствие вновь возвращалось к нему и не покидало его до тех пор, пока все дело не бывало окончено.

Крепко сжимая поручни, Ливанов поставил одну ногу на подножку, пробуя ее устойчивость. Подножка шаталась и затрудняла прыжок, который надо было рассчитать с абсолютной точностью.

И вдруг протяжный паровозный свисток огласил темнеющий лес, и состав еще глуше зазвучал на стыках.

Впереди блеснула река, а затем показались и фермы моста, тускло освещенные синими фонарями. Переложив в карманы пальто тяжелые жестянки с взрывчаткой, Ливанов прищурился, приготовляясь к прыжку.

Мост становился все заметнее, он вырастал, ширился, пугал своим гигантским пустым нутром, и только часовой, прислонившийся к будке, да две полосатые бочки казались детскими игрушками, забытыми на полотне.

Состав дернулся и пошел тише. Зашипели тормоза. Окутывая фермы дымом, паровоз гулко застучал по мостовым перекрытиям.

Все пока шло так, как предполагал Ливанов, и, когда платформа с Радыгиным оказалась на другом конце моста, капитан спрыгнул на насыпь и, в одно мгновение очутившись рядом с часовым, засыпал ему глаза песком.

Часовой вскрикнул и закрыл лицо ладонями. В следующую секунду он упал от внезапного удара, а Ливанов услышал резкий звонок и испуганно посмотрел на будку, где висел телефон.

На другом конце моста он увидел Радыгина, который поднимался с земли с видом человека, окончившего трудное дело. Но в ту же минуту из щели выскочила огромная овчарка и, рыча, опрокинула Радыгина.

Капитан задержал дыхание. Наконец собака отскочила от человека и, прижимаясь распоротым животом к настилу, вползла на мост и легла поперек рельса.

Телефон продолжал звонить. Капитан вошел в будку и решительно поднес телефонную трубку к уху.

Шла проверка сети, и Ливанов по-немецки сказал, что телефон работает отлично.

— Послушай, Курт, это говорит Шейнкопф, проверь свои часы, сейчас двадцать один час восемнадцать минут. — Ливанов торопливо повесил трубку и машинально посмотрел на свои ручные часы.

Он снова вышел на мост, обтянутый колоссальной сеткой, и странное чувство зашевелилось в душе капитана.

Это чувство нельзя было назвать ни страхом, ни восторгом, ни робостью. Слишком много было радости в этом чувстве, которое напрягало сейчас всю волю капитана и толкало его вперед. Не оглядываясь, он двигался большими шагами к издыхающей овчарке, держа в правой руке пистолет, а левой нащупывая шнур в кармане.

Мост все еще гудел, и сквозь его замысловатые узоры в настил бил лунный свет. У Ливанова зарябило в глазах от мерцания шестидесяти тысяч заклепок. Мост был застегнут на все эти красные круглые пуговицы, и под его высокими фермами Ливанов ощутил жажду и посмотрел вниз, где тихо плескалась река. А жажда все усиливалась, вот уже совсем стало сухо во рту, и капитан кончиком языка нащупал на губах соленую каплю пота — и вдруг пригнулся, чувствуя, что сейчас его срежут автоматной очередью.

Он обернулся, но насыпь по-прежнему была пуста.

Откуда-то издалека, видимо из открытого блиндажа, доносилась мягкая музыка, и Ливанов нервно улыбнулся и, задыхаясь от сильного сердцебиения, остановился на том месте, где мост не был закреплен на камни быков.

Несколько минут возился Ливанов с взрывчаткой и, когда затолкал ее под каток, заметил на насыпи человеческую фигуру. Человек шел к мосту, и, чем ближе он подходил, тем ярче блестели его пуговицы и начищенные сапоги.

Дальше медлить было нельзя, и капитан, обрезав до половины шнур, поджег его конец и выбрался на настил.

«Только не оглядываться», — подумал Ливанов, все ускоряя шаг. Он перепрыгнул через мертвую овчарку и выскочил на насыпь, залитую лунным светом.

Впереди виднелся лес, где можно было спастись, но Ливанов отчетливо сознавал, как длинен был путь к спасению и как короток был шнур, горящий сейчас под катком.

Он посмотрел на часы и побежал. До взрыва оставалось не больше двух минут, и Ливанов решил не бежать дальше белого верстового столбика, а переждать там взрыв и затем спуститься вниз, минуя минированную зону.

Но до столбика капитан не успел добежать. Он услышал за спиной окрик и сразу же почувствовал сильный толчок под ногами, затем грохочущая жесткая волна повалила его на насыпь и придавила своей обжигающей тяжестью.