Марта Фомина - Детство Ивана Грозного

В забытьи к великому князю Василию часто приходила Соломония, в иноческой мантии, без прекрасных русых кос. Глаза затравленные, губы искусаны в кровь.

— И что ты схоронил меня заживо? Разве плохо мы жили? Смотри, как твой раб Ванька Шигона плетью исхлестал меня, он сделал это по твоему приказу. — Соломония обнажила руки, покрытые кровавыми полосами. — И это за то, что сбросила я с головы, затоптала монашеский куколь. А бояре-предатели, которых я не раз спасала от твоего гнева, молча наблюдали, как надо мной глумятся!

— Люба моя, прости! Сколько сил я потратил ради укрепления Руси, и теперь все завоеванное братьям отдать, племянникам? Да погубят они государство, своих-то уделов не могут устроить! Пойми, мне надобен наследник!

А это разве не наследник твой? — в ее руках появился запеленутый младенец. — Когда ты уехал на богомолье, впервые не взяв меня с собой, узнала я, что Бог смилостивился и дал нам дитя. С тех пор ты не пожелал меня видеть. Разве не сказали тебе женки казначея Юрия Малого и постельничего Якова Мансурова, что непраздная [14] Непраздная — беременная. я?

— Не сказали, за это я строго наказал их.

— За что ж было наказывать? Все боялись тебя: знали, что я в опале, что сослана в дальний Покровский монастырь на Суздале. Там и родила я тайно сыночка. Разве не доложили о том твои старатели, дьяки Третьяк Раков и Григорий Меньшой Путятин, которых на разведку посылал?

— Доложили, да не показала ты им младенца, даже когда хоронили его [15] Исследователем Суздаля А.Д. Варгановым в усыпальнице женского Покровского монастыря обнаружена кукла в шелковой мальчиковой рубашке. По мнению Варганова ложное захоронение было организовано Соломонией, чтобы спасти сына. .

— А покажи я, так не быть бы ему в живых, ведь родственники твоей новой жены сжили бы его со свету.

— Как же я мог поверить!

— А молодой иноземке поверил?! Ведомо мне: ездил с ней по монастырям, по святым местам, к ворожеям ночью пробирался. Три года вымаливал наследника, а он уже был и хоронился от отца, как тать [16] Тать — разбойник. !

— Прости, я тоже приму постриг! Если не суждено во здравии, так перед смертью.

— Поздно, нет прощенья тебе, — Соломония заплакала. — Не меня, совесть свою ты растоптал, великий князь! Проклятье на тебе, твоих детях и внуках вовеки…

Только в родовом имении Воробьево Василий пришел в себя. И сразу потребовал, чтобы скорее наводили мост через реку. Началась лихорадочная работа: вбивали сваи в речное дно, сколачивали настил.

А в это время Иван Шуйский, Михаил Воронцов, казначей Головин и другие бояре кружным путем добрались из Москвы до Воробьева, чтобы держать с государем совет: как нарочно, в столицу съехались послы от разных государств для переговоров и заключения мирных договоров — сидят на посольских подворьях и ждут приезда великого князя с охоты! Заросшее, истончившееся от страданий лицо Василия поразило бояр, и они замолчали: до послов ли теперь?..

Однако больной выслушал всех, а болезнь велел держать в строгой тайне: стоит врагам учуять близкую кончину русского государя, вороньем слетятся к границам — в трудную пору урвать лакомый кус! Может, еще даст Бог пожить хоть немного… Митрополит Даниил, любимец государя владыка Коломенский Вассиан, владыка Крутицкий Досифей и архимандриты днем и ночью молились, просили господа продлить елико возможно жизнь Василия Третьего.

Наутро мастера доложили: настил готов. Но видно уж очень торопились: наведенный надо льдом мост не выдержал и, если бы не дюжие молодцы, которые обрезали гужи и почти на руках вынесли каптанку из полыньи, ушел бы возок под лед вместе с конями. Великий князь приказал никого не наказывать, наоборот, поблагодарил своих спасителей. Пришлось везти больного до Дорогомилова и там переправлять на другой берег паромом.

Наконец, в глухую полночь, когда Москва спала, скрытно от всех донесли умирающего до кремлевских палат.

Десять дней в борьбе со смертью мучился великий князь. Лекари снова и снова пытались спасти его. Язву резали, прижигали каленым железом и кислотами, но время было упущено: по телу пошли темные пятна, началось заражение крови. Конец был близок, и сам Василий Иванович понимал это. Делал последние распоряжения о земском строении, о правлении государством.

Но наследник был главной его заботой. Еще в Волоке Ламском заставил братьев Юрия и Андрея, а также ближних бояр целовать крест на верность малолетнему Ивану и сейчас вновь приказал повторить клятву на кресте всем собравшимся в его покоях.

К встрече с сыном готовился, как невеста к венцу, и видно боялся этой встречи: помнил, как в лесной церквушке на паперти сын упал навзничь при виде его немощи.

— Нельзя ли приложить к ране что-то такое, от чего бы тяжелый дух пропал? — спросил он у лекарей и Михайлы Глинского.

— Можно водки пустить, но только, когда полегчает, — подал совет Михаил Юрьевич Захарьин, осанистый, лобастый, с добрым умным лицом боярин, один из самых приближенных к великому князю.

— Нет, ждать больше нельзя, — сказал государь и, несмотря на жгучий мороз, распорядился настежь раскрыть окна, чтобы смрад, исходивший от заживо гниющего тела, не испугал мальчика. Велел Шигоне расчесать отросшую бороду, умастить себя благовонными мазями. В тяжкой улыбке раздвинул бескровные губы:

— Не хочу, чтобы у сына осталась обо мне плохая память.

Только после этого велел привести наследника, чтобы дать ему родительское благословение.

Ваню тоже готовили к встрече с отцом, хотя никто заранее не знал, когда она состоится. Как-то, катая ребенка с горки, Овчина сказал ему, что тятя очень сильно болен.

— А мамка сказала — выздоровеет тятя…

— Как Господу будет угодно. Может статься, возьмет его Боженька к себе на небо, в сады райские.

Ваня помнил сказку о Кощее Бессмертном, чья смерть была в яйце: яйцо разбилось — и от Кощея следа не осталось.

— Значит, тятя не умрет, а просто уйдет к Боженьке?

— Да, умрет только тело, а душу твоего тятеньки ангел перенесет на небо.

Мальчик поднял голову, посмотрел на летящие сверху снежинки.

— А я увижу его на небе?

— Твой тятя будет смотреть на тебя сверху и помогать тебе, когда ты станешь великим князем всея Руси.

— Значит, это не настоящая смерть, не Кощеева, — облегченно вздохнул Ваня.

В тот вечер он и уснул с улыбкой.

А глубокой ночью пришел в детскую мамин брат Михаил Глинский и разбудил племянника: