Арне Гарборг - Мир

Они стояли в снегу, размахивая ружьями и старыми заржавевшими саблями, таращили глаза и не знали, что придумать.

К ним присоединились ещё крестьяне; все были вооружены. Вскоре их было так много, что они могли окружить осыпь и не дать цыгану выйти оттуда. Каролус понимал это. И он видел, что ему нужно быть начеку; скрыться в горах где-нибудь поблизости он не мог.

В тихом, морозном свежем воздухе он слышал голоса некоторых.

— А что, ведь бабу его поймали? — спрашивал один.

— Да, — отвечали ему, — она выла и кусалась, но теперь сидит взаперти и хнычет.

— Бедняжка!

Пожалуй, лучше всего было сдаться. Если они уведут Катрине, он пойдёт за ней; вдвоём им будет легче, чем ей одной.

К тому же ему могут смягчить наказание, если он сдастся добровольно. Каролус вылез из своего укрытия и спустился к ленсману. Поднял своё смиренное лицо и заявил, что он не желает расставаться со своей женой:

— И вам вовсе не нужно вести меня силой. Я сам пойду, по доброй воле.

Ленсман был рад.

Вместе с цыганом, бок о бок, они вернулись в усадьбу. За ними с ружьями и саблями следовали крестьяне, как почётный караул.

…Вечером Каролус и Катрине сидели под арестом у ленсмана.

Они сидели под охраной каждый в своей каморке. Всё, что они могли, — стучать друг другу в стенку.

Каролус был необычайно грустен. О многом передумал он в этот день. Боже; его схватили, привели сюда и посадили за воровство; он никогда не думал, что такое может случиться.

А отец, бедняга! Бог ведает, где он теперь скитается. Возможно, и его схватили. Господи, помилуй нас, всякому сыну страшно подумать о том, что его отцу на старости лет пришлось пережить такое.

Но теперь уже ничего не поделаешь, а хуже всего было Катрине.

Каролус, безусловно, должен был сделать всё, чтобы её освободить. После того что случилось, ей придётся сидеть на хлебе и воде. Но в любом случае — им суждено расстаться.

Каролуса могли посадить в тюрьму и на год, и на два. Обретёт ли он снова Катрине, после того как покинет обитель скорби?

Она добрая женщина — в этом нет сомнения. Но вряд ли она продержится одна так долго, к тому же они не сочетались законным браком. Каролус знал одного типа, который пытался клеиться к ней и так, и этак; а все мы знаем, насколько слаб человек, в особенности женщина.

Каролус думал и думал, и на сердце его становилось тяжело и уныло. Без Катрине он не мог жить, теперь он понимал это как никогда. Она немного раздражала его, когда была пьяна, но в остальном лучше неё он не знал никого.

Он должен был высказать ей свои мысли и печали. И поскольку не было никакой возможности вступить с ней в разговор, он решил попытаться спеть для неё.

Он начал громко, так что сторожа вздрогнули. Он затянул старый цыганский мотив — странная мелодия, трогательная и простая, как ветер, завывающий в трубах.

Немного погодя ему ответил голос из соседней каморки — это запела Катрине:

И он высказал ей свою печаль:

И нежный голос ответил ему из соседней каморки:

…Они ещё пели друг другу о любви, верности и терпении, в радостные и горестные дни, но вскоре явился ленсман и объявил, что они должны вести себя тихо.

Проклятие, проклятие…

Удар за ударом, один за другим, отсекающие одну часть тела за другой. Эноку суждено было жить, наблюдая собственное нисхождение в бездну — пядь за пядью, шаг за шагом; и когда он вынес все страдания, какие мог, Господь ступил ему на затылок и раздавил, как червяка; а потом — в ад, дабы он отстрадал то, что ещё положено.

Устрашающа, устрашающа мудрость Господня; справедлив и непоколебим был Господь Саваоф! Он сыпал соль Эноку на раны; сыпал соль на раны… Сперва самый дорогой идол: Гуннар; потом — «древо счастья», засохшее от корней до верхушки; затем — фамильное серебро, его сокровище и его тайная опора… ах! — а он ещё запер тот ящичек! «Смотри теперь, что мне до твоих запоров, и что я сделал с твоими идолами!» — Бог смеялся над ним; Тот, кто превыше всего, насмехался над ним; щёлк… щёлк…

Теперь Энок видел всё — чертовски, чертовски ясно. Он любил этот мир; любил мир и поклонялся ему; всегда, всё время. Господь сказал: ты должен продать всё своё добро и раздать беднякам; но Энок полагал, что нет. Мало ли что говорил Бог! Энок стоял на своём. Он ожесточился, ожесточился, как фараон [136] Ср. Исход 5-11. . Утешал себя поповскими бреднями; чувствовал Святой Дух в сердце своём — но не слушал его, притворяясь глухим; грешил сознательно, грешил произвольно; в Писании это называлось «грехом к смерти»… Ха! — он пытался откупиться малыми жертвами, «чадами Божьими» и прочей ерундой; пуд муки как вознаграждение за труд; эх! Энок посерел лицом и выглядел почти как сумасшедший.

Теперь Господь явился ему и насмехался над ним: «То, что ты не дал мне по доброй воле, я отнимаю у тебя силой! Ибо алкал я, и ты не дал мне есть; жаждал, и ты не напоил меня; иди от меня, проклятый, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его! [137] Ср.: От Матфея 25:41–42. »

Ужасные времена настали для Энока. И Слово Божье больше не утешало его, лишь осуждало. «Ибо если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остаётся более жертвы за грехи [138] К Евреям 10:26. … Ибо невозможно — однажды просвещённых, и вкусивших дара небесного [139] К Евреям 4:6. »… невозможно простить, невозможно! Они «брошены в озеро огненное, горящее серою… и они кусали языки свои от страдания… и дым мучения их будет восходить во веки веков» [140] Откровение 19:20, 16:10, 14:11. ; во веки веков, во веки веков, во ве-еки веко-ов…

Энок осунулся. Руки его коченели, колени подгибались, голова шла кругом.