Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

— Но меня никто не эвакуировал. Да и сняться с учета в этом городишке я не мог: карточек там не выдают.

— Ну просто смешно! — закричал чиновник. — Сплошные отговорки да увертки! Вы хотите пролезть в Берлин, только и всего! Но от меня вы ничего не получите, слышите, ничего, даже если представите все справки в лучшем виде! — Он в бешенстве грохнул кулаком по столу. — Я таких, как вы, вижу насквозь — вы меня не проведете. Следующий!

И вдруг добавил совершенно другим, брюзгливым тоном:

— И вообще…

Уже во второй раз за утро Долль слышал это «и вообще», звучавшее, как глухая угроза. От всего этого хамства и подозрительности у него кровь вскипела в жилах, и он осведомился зло:

— Что это значит? Что вы этим «и вообще» хотите сказать?

— Шли бы вы уже! — чиновнику, казалось, враз стало скучно. — Сами отлично понимаете. Не притворяйтесь! — Он придирчиво осмотрел свои ногти, потом поднял взгляд на Долля. — Или вы желаете объяснить мне, как вы с семьей живете в Берлине аж с 1 сентября? — Тон у него был торжествующий, и окружающие злорадно косились на Долля — ну, сейчас он получит! — Либо вы приехали не 1 сентября, а только сейчас. Тогда вы проворонили сроки и никто вас на учет не поставит. Либо вы с 1 сентября отовариваетесь на черном рынке — тогда я обязан сдать вас в полицию!

— Если бы вы, — гневно отчеканил Долль — он так разъярился, что стал как никогда снисходителен к самому себе и даже не подумал, что в чем-то этот чиновник прав, — если бы вы дали себе труд внимательно ознакомиться с бумагами, вместо того чтобы с ходу отправлять их в мусорное ведро, вы бы узнали, что до вчерашнего дня я лежал в больнице — и там мне полагалось питание. А жена моя до сих пор лежит в больнице, и я могу в любой момент принести вам любую справку, которая это подтверждает…

— Мне до этого дела нет! Меня это не касается! Следующий! Я вам сказал, какие справки от вас требуются. Все, следующий!

И теперь это уже была не завитушка в конце фразы — к столу действительно подошел следующий посетитель. Долль поплелся вон из кабинета. Он чувствовал, что окружающие провожают его высокомерно-насмешливыми взглядами, знал, что чиновник празднует победу и думает: этого я проучил как следует! Этот теперь долго носу не покажет! А еще Долль был уверен, что «следующего» сейчас примут с распростертыми объятиями, с каким бы неоднозначным делом он ни пришел. Да, с ним наверняка обойдутся любезно, так как теперь чиновнику захочется доказать себе, коллегам и посетителям, что он приличный человек. Но никаким приличным человеком он, конечно же, не был, а был одним из миллионов тиранов, которые испокон веку заправляли в этом прапорщицком государстве.

По пути домой Долль уже не думает о том, что от ноябрьской стужи его защищает пальто, которое ему всего несколько часов назад великодушно одолжил сосед, и что в желудке приятная тяжесть от еды, которую ему уделила добрая женщина. Он снова разочарован в соотечественниках. Робинзон страшно одинок на своем острове.

Так и получилось, что фрейлейн Гвенде и особенно фрау Шульц пришлось отдуваться за грехи жилищного управления. Так и получилось, что Долль заснул в полном унынии. Но все-таки это не тот Долль, каким он был в последнее время. Полтора часа сна — и в душе снова пробуждаются мужество и вера. Я справлюсь! — думает он. А если не справлюсь я, то все уладит Альма. Может, вообще разумнее послать туда ее. Она куда лучше меня умеет находить подход к мужчинам. И вообще — Альма, она и есть Альма!..

Он усмехается: вот и к нему привязалось это «и вообще». Проскользнув в выгоревшую комнату, он достает припрятанные харчи — пора бы наконец и пообедать.

Как ни старался Долль красться беззвучно — вдовая майорша Шульц его все-таки услышала. Едва он отрезал первый ломтик хлеба, в дверь раздался деликатный стук, и на его «войдите» показалась косматая Шульцихина голова.

— Ах, герр доктор Долль, можно я заберу свои вещи — если, конечно, я вам не помешаю?

— Забирайте, забирайте уже! — отмахнулся Долль. Но тут ему вспомнилось, как он наорал на нее, хотя виновато было жилищное управление, и он добавил: — Вы уж извините, что я вам нагрубил. Ходил по инстанциям, там все не слава богу — вот нервы и сдали. К тому же я не совсем здоров…

И тут же пожалел о своих словах. Он почувствовал, он прямо-таки увидел, как испуганная Шульциха воспрянула духом. И уж точно не стоило упоминать «инстанции» — она тут же поинтересовалась:

— Вы побывали в жилищном управлении? Что решили насчет квартиры?

— Как квартира будет поделена, — ответил Долль уже осторожнее, — между мной и фрейлейн Гвендой, пока непонятно. Но одно очевидно, сударыня: в этой комнате намерен жить я.

Физиономия Шульцихи скривилась.

— Но, герр Долль! — захныкала она. — На дворе зима, вы же не можете просто так взять и выкинуть меня на улицу! Конечно, я подыщу себе другое жилье, но до тех пор…

— До тех пор придется нам жить вдвоем, а когда мою жену выпишут, то и втроем… — Она попыталась вклиниться. — Нет-нет, сударыня, это не обсуждается. Я знаю, что комнатой вы пользовались от случая к случаю…

— Клевета! — вскричала Шульциха, и ее толстые белые щеки затряслись от злости и негодования. — Не верьте ни слову из того, что говорит эта Гвенда! Она же актрисулька, у нее профессия такая — врать!

— С фрейлейн Гвендой я о вас ни словом не перемолвился, фрау Шульц!

— Ну да, ну да, разумеется. Простите меня! Я знаю, вам насвистела в уши эта змеюка, консьержева супружница, нацистка! Она вечно норовит меня оговорить! Да я ее посажу! Сколько всего она наворовала из одной только вашей квартиры, пока я не отобрала у нее ключ! Ведра, кастрюли, картины… Пусть ваша жена хорошенько осмотрится в ее халупе на первом этаже — там пол вашего хозяйства! Само собой, я жила здесь постоянно!

— Так значит, — сказал Долль, — вы пользовались комнатой все время, каждый день?

— Все время, все время! Я же говорю, с прошлого года…

— Тогда вы, наверное, не будете спорить, что мне кое-что причитается за квартиру и коммунальные услуги. Я, конечно, не записываю все так тщательно, как вы, поэтому возьму недорого. Скажем, за квартиру, а также за пользование мебелью и кухней — двести марок, — а за газ и электричество еще сотню. В сумме триста — за все это время! Прошу вас, сударыня!

И он протянул руку.

Фрау Шульц даже села — не удобства ради, а потому что от ужаса ноги у нее подкосились. Такой атаки она не ожидала.

— Но у меня нет денег! — пролепетала она и вцепилась в сумку. — Даже двадцати марок не наберется…

— О, не переживайте! — успокаивающе отозвался Долль. — Ничего страшного. Давайте для начала вот хотя бы эти самые двадцать марок. Я согласен на рассрочку. А пока вы не выплатите все триста марок, я буду пользоваться вашим одеялом! Оно мне сейчас очень кстати.