Джеймс Клавелл - Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Ничего? Разве ты не служил годами сатане-шаху?

Пакнури снова закричал:

– Нет! Я был против него, все это знают. Я… я был про…

– Но ты все равно служил ему и выполнял его приказы?

Лицо Пакнури кривилось и дергалось, он почти не владел им. Рот шевелился, но он не мог произнести ни слова. Потом проскрипел кое-как:

– Все служили ему… Конечно, все ему служили, он был шахом, но мы работали на революцию… Шах был шахом, конечно, все служили ему, пока он был у власти…

– Имам не служил, – сказал Юсуф, и его голос внезапно сделался жестким. – Имам Хомейни никогда не служил шаху. Именем Аллаха, разве служил? – Он медленно переводил взгляд с одного человека на другого. Ему никто не ответил.

В тишине Бакраван видел, как Юсуф потянулся рукой в рваный карман, извлек оттуда лист бумаги и поднес к глазам, и понял, что только он среди всех присутствующих может остановить этот кошмар.

– По приказу Революционного комитета, – начал Юсуф, – и Али Увари, Пакнури, прозванный Скряга, ты призываешься на суд. Отдай се…

– Нет, ваше превосходительство, – произнес Бакраван вежливо, но твердо, чувствуя стук сердца в ушах. – Здесь базар. С начала времен, как вы знаете, базар имел свои законы, своих руководителей. Эмир Пакнури – один из них, его нельзя арестовать и увести против его воли. Его нельзя трогать – таков закон базара с начала времен. – Он не моргнув, без страха встретил тяжелый взгляд молодого человека, зная, что шах, даже САВАК, никогда не осмеливались бросать вызов их законам или их праву убежища.

– Закон базара стоит выше Божьего закона, заимодавец Бакраван?

Бакраван почувствовал, как по нему прокатилась волна ледяного холода.

– Нет… нет, разумеется, нет.

– Хорошо. Я подчиняюсь Божьему закону и исполняю Божий труд.

– Но вы не можете арес…

– Я подчиняюсь Божьему закону и только исполняю Божий труд. – Карие глаза мужчины под черными бровями смотрели прямо и бесхитростно. Он показал на свой карабин. – Мне не нужно оружие. Никому из нас не нужно оружие, чтобы исполнять Божий труд. Я всем сердцем молюсь, чтобы стать мучеником во имя Аллаха, ибо тогда я войду прямо в рай, и не будет нужды судить меня, и грехи мои простятся мне. Если это случится сегодня, я умру, благословляя того, кто убьет меня, ибо знаю, что умру, исполняя труд Божий.

– Бог велик, – произнес один из его людей, и остальные повторили это вслед за ним.

– Да, Бог велик. Но ты, заимодавец Бакраван, молился ли ты сегодня пять раз, как предписал Пророк?

– Конечно-конечно, – услышал Бакраван собственный голос, зная, что эта ложь безгрешна благодаря такийа — «осторожность», «благоразумное сокрытие» – разрешению, дарованному Пророком любому мусульманину, солгать об исламе, если человек считает, что его жизни грозит опасность.

– Хорошо. Молчи и молись, я приду к тебе позже. – Еще одна волна холода сотрясла его, и он увидел, что человек обратил все свое внимание на Пакнури. – По приказу Революционного комитета и Али Увари Пакнури, прозванный Скряга, отдай себя Богу за преступления против Бога.

Рот Пакнури беззвучно шевелился:

– Я… я… Вы не можете… тут… – Его голос смолк, капельки пены выступили в уголках губ.

Они все смотрели на него: «зеленые повязки» – бесстрастно, остальные – с ужасом.

Али Киа прочистил горло.

– Так, послушайте, может быть, лучше отложить это все до завтра? – начал он, стараясь, чтобы его голос звучал значительно. – Эмир Пакнури явно расстроен этой ошиб…

– Кто вы такой? – Глаза начальника «стражей революции» впились в него так же, как до этого буравили Пакнури и Бакравана. – А?

– Я заместитель министра Али Киа, – ответил Али, сохранив мужество под силой сверлившего его взгляда, – из министерства финансов, член кабинета премьер-министра Базаргана, и я предлагаю вам подождать до…

– Во имя Аллаха, вы, ваше министерство финансов, ваш кабинет, ваш Базарган не имеют никакого отношения ни ко мне, ни к нам. Мы подчиняемся мулле Увари, который подчиняется комитету, который подчиняется имаму, который подчиняется Богу. – Иранец рассеянно почесался и вновь обратил свой взгляд на Пакнури. – На улицу! – приказал он; голос его звучал все так же мягко. – Или мы выволочем тебя за шкирку.

Пакнури со стоном повалился на пол и остался лежать без движения. Остальные беспомощно смотрели на него, кто-то пробормотал «воля Божья», а маленький мальчик, разносивший чай, заплакал.

– Мальчик, замолчи, – без гнева сказал Юсуф. – Он мертв?

Один из его людей подошел к Пакнури и присел рядом на корточки:

– Нет. На все воля Божья.

– На все воля Божья. Хасан, подними его, опусти головой в корыто с водой, если он не очнется, понесем его на руках.

– Нет, – храбро прервал его Бакраван, – нет, он останется здесь, он болен и…

– Ты что, глухой, старик? – В голосе Юсуфа появились звенящие нотки.

Страх пополз по углам комнаты. Маленький мальчик засунул себе кулак в рот, чтобы не вскрикнуть. Юсуф в упор смотрел на Бакравана, а тем временем человек, которого он назвал Хасаном, широкоплечий и сильный, легко поднял Пакнури и выволок его из лавки на улицу.

– На все воля Божья, – произнес Юсуф, не сводя глаз с Бакравана. – А?

– Куда… пожалуйста, куда вы его забираете?

– В тюрьму, конечно. Куда еще его забирать?

– В какую… в какую тюрьму, прошу вас?

Один из людей Юсуфа расхохотался:

– Какая разница, в какую тюрьму?

Бакравану и всем остальным показалось, что в комнате стало невыносимо душно, словно в тюремной камере, хотя воздух в ней был все тот же и выходивший на улицу фасад по-прежнему оставался открытым.

– Все же я хотел бы знать, ваше превосходительство, – тяжело произнес Бакраван, пытаясь спрятать свою ненависть. – Прошу вас.

– Эвин.

Это была самая страшная из всех тегеранских тюрем. Юсуф ощутил, как по комнате прокатилась еще одна волна страха. Должно быть, они все виновны, если так боятся, подумал он. Он оглянулся на своего брата:

– Дай-ка мне бумагу.

Его брату едва исполнилось пятнадцать, он был грязным и тяжело кашлял. Брат достал с полдюжины листов и начал перебирать их, наконец нашел тот, что искал:

– Держи, Юсуф.

Командир, прищурившись, вгляделся в нее:

– Ты уверен, что это та самая?

– Да. – Юноша ткнул коротким пальцем в имя и медленно прочел его по буквам: – Д-ж-а-р-е-д Б-а-к-р-а-в-а-н.

Кто-то пробормотал: «Храни нас Аллах!», и в наступившей бездонной тишине Юсуф поднял бумагу и протянул ее Бакравану. Остальные, замерев, смотрели.

Едва дыша, старик взял документ; пальцы его дрожали. Ему не сразу удалось поймать строчки в фокус. Потом он увидел слова: «Джаред Бакраван с тегеранского базара, по приказу Революционного комитета и муллы Увари вы должны явиться в Революционный трибунал в тюрьме Эвин завтра, сразу же после утренней молитвы, и дать ответы на вопросы». Бумага была подписана «Увари», вид подписи выдавал человека безграмотного.