Джеймс Клавелл - Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Да, капитан Луц, да, мы знаем. – Майор затушил окурок сигареты и закурил другую. – Премьер-министр Базарган, с предварительного, разумеется, одобрения аятоллы Хомейни, – осторожно добавил он, не доверяя ни Аббаси, ни «зеленым повязкам», среди которых тоже мог найтись человек, тайно понимавший английский, – выдал строгие указания касательно всех воздушных средств передвижения в Иране, в особенности вертолетов. Мы попробуем связаться с Ковиссом прямо сейчас.

Они отправились в радиорубку. Йемени тут же заявил, что не может дать разрешения на установление связи без одобрения местного комитета, членом которого он себя назначил как единственный человек, умеющий читать и писать. Один из «зеленых повязок» отправился, чтобы привести их, но майор отменил решение Йемени и сумел настоять на своем. Ковисс на их вызовы не откликнулся.

– На все воля Аллаха. Когда стемнеет, связь будет лучше, ага, – сказал на фарси радист Джахан.

– Да, благодарю вас, – ответил майор.

– А что вам нужно, ага? – грубо спросил Йемени, разозленный этим вторжением; шахские мундиры доводили его едва не до исступления. – Я узнаю для вас, что вам нужно!

– Ты мне ни за чем не нужен, сын собаки! – зло рявкнул на него майор, и все вздрогнули, а Йемени словно парализовало. – Если будешь мне надоедать, я поставлю тебя перед нашим трибуналом за препятствование работе премьер-министра Базаргана и самого Хомейни! Вон отсюда!

Йемени сиганул за дверь. «Зеленые повязки» расхохотались, и один из них сказал:

– Хотите, я расколочу ему башку для вас, ага?

– Нет-нет, спасибо. Он значит не больше, чем муха, усевшаяся на верблюжью какашку.

Майор Казани задымил сигаретой, утонув в клубах дыма, и задумчиво посмотрел на Руди. Весть о том, как этот немец спас Затаки, самого влиятельного командира «стражей революции» в округе, облетела всю их военную базу.

Он встал и подошел к окну. За окном ему была видна его машина, зеленый флаг Хомейни и слоняющиеся без дела «зеленые повязки». Мразь, подумал он. Сыновья собаки, все до единого. Мы избавились от американских пут и влияния и помогли вышвырнуть шаха не для того, чтобы отдать власть над нашими жизнями и нашими прекрасными самолетами завшивевшим муллам, как бы храбры ни были некоторые из них.

– Ты остаешься здесь, Хушанг. Я дам тебе двух «стражей», – сказал он. – Жди здесь, поговоришь с Ковиссом вместе с ним. Я потом пришлю за тобой машину.

– Есть, сэр.

Майор посмотрел на Руди, взгляд его был тяжелым. По-английски он сказал:

– Я хочу знать, является ли НВС вертолетом компании «С-Г», где он базировался, как попал в эти края и кто был на борту. – Снаружи он отдал необходимые распоряжения и умчался в вихре пыли.

Хушанг послал «стражей» рассказать остальным, что происходит. Теперь они с Руди остались одни.

– Ну вот… – сказал он, улыбнулся и протянул руку. – Я рад видеть тебя, Руди.

– Я тоже. – Руди тепло пожал протянутую руку. – Я тут все спрашивал себя, как ты… э-э… как там у тебя дела?

Хушанг рассмеялся:

– Ты имеешь в виду, не пустили ли меня в расход? О, не верь всем этим россказням, Руди. Нет. Все просто отлично. Когда меня перевели из Харка, некоторое время я провел в Дошан-Тапехе, потом приехал на базу ВВС в Абадане.

Руди ждал.

– А потом?

– Потом? – Хушанг задумался на мгновение. – Потом, когда его им… когда шах покинул Иран, наш начальник базы выстроил нас на плацу, всех до единого, и объявил, что считает принесенные нами клятвы верности исполненными. Все мы в вооруженных силах присягали лично шаху, но, когда он уехал, наши клятвы выглядели как бы отвергнутыми. Наш командир спросил нас всех, офицеров и рядовых, что мы намерены делать, остаться или уехать, но в конце он сказал: «На этой базе передача власти новому законному правительству пройдет организованно и без всяких беспорядков». Нам дали двенадцать часов на раздумье. – Хушанг нахмурился. – Некоторые предпочли уйти, главным образом старшие офицеры. А что бы ты сделал, Руди?

– Остался бы. Конечно. Heimat ist immer Heimat.

– Что?

– Родина всегда остается родиной.

– О да. Да, так я и подумал. – Тень легла на его лицо. – После того как мы все сделали свой выбор, наш начальник пригласил аятоллу Ахвази, нашего главного аятоллу, и официально передал ему власть. Потом застрелился. Он оставил предсмертную записку, в которой говорилось: «Всю свою жизнь я служил шаху Мохаммеду Резе, как мой отец служил Реза-шаху, его отцу. Я не могу служить муллам или политикам или жить, дыша вонью предательства, которая заполнила эту землю».

Руди поколебался:

– Он имел в виду американцев?

– Майор думает, что он имел в виду генералов. Некоторые из нас полагают, что он имел в виду… предательство ислама.

– Предательство ислама Хомейни?

Руди увидел, что Хушанг смотрит на него, взгляд карих глаз бесхитростен и прям, лицо словно высечено рукой скульптора, и на секунду у Руди появилось тревожное чувство, что это уже не его друг, а кто-то другой, надевший то же самое лицо. Кто-то, кто может быть готов поймать его в ловушку. В какую ловушку?

– Думать так – значит совершить государственную измену. Не правда ли? – произнес Хушанг. Это было скорее утверждение, а не вопрос, и еще один предостерегающий разряд пробежал по Руди. – Мне страшно за Иран, Руди. Мы так беззащитны, так ценны для обеих супердержав, и столь многие рядом с нами ненавидят нас и завидуют нам.

– Но ваши вооруженные силы самые крупные и наиболее хорошо оснащенные в этой части мира. Вы – главная сила в заливе. – Он подошел к маленькому встроенному холодильнику. – Как насчет бутылочки ледяного пива на двоих?

– Нет, спасибо.

Обычно они с удовольствием распивали одну на двоих.

– Ты на диете? – спросил Руди.

Его собеседник покачал головой и улыбнулся странной улыбкой:

– Нет, я совсем бросил пить. Это мой подарок новому режиму.

– Тогда мы выпьем чая, как в былые времена, – сказал Руди, как ни в чем не бывало прошел на кухню и поставил чайник на плиту. Но про себя подумал: Хушанг действительно изменился. С другой стороны, будь ты на его месте, ты бы тоже изменился, весь его мир перевернулся вверх тормашками – вроде Западной и Восточной Германии, но не настолько сильно. – Как Али? – спросил он.

Али был обожаемым старшим братом Хушанга, вертолетчиком, с которым Руди не был лично знаком, но о котором Хушанг говорил постоянно, хохоча над его легендарными приключениями и победами в Тегеране, Париже и Риме в старые дни, в добрые старые дни, отметил Руди про себя.

– Али Великий тоже в порядке, – ответил Хушанг с восхищенной улыбкой. Как раз перед тем, как шах бежал, они тайно обсудили свои перспективы и согласились: что бы ни произошло, они останутся. – Мы все равно элита вооруженных сил, у нас все равно будут отпуска в Европе! – Он просиял. Хушанг гордился своим братом, ничуть не завидовал его успехам, а стремился сам достичь хотя бы десятой их части. – Но теперь ему придется поумерить свой пыл. По крайней мере, в Иране.