Элис Манро - Добром и милосердием

Джанин по-прежнему поглядывала в сторону капитана, хотя рейс подходил к концу. Капитан отказался от шампанского и пил виски.

Чуть раньше повариха вынесла кофе на подносе для тех, кто не пил спиртного или хотел протрезветь поскорей. Когда кто-то наконец попробовал его, оказалось, что сливки прокисли — вероятно, оттого, что постояли в тепле каюты. Повариха не смутилась и забрала сливки, пообещав принести свежие.

— Кислые будут хороши утром на блинчиках, — сказала она. — На блинчиках, с коричневым сахаром.

Джанин сказала: ей кто-то когда-то говорил, что если на корабле прокисло молоко, значит на борту мертвое тело.

— Я думала, это суеверие такое. Но капитан сказал, что нет, этому есть рациональное объяснение. Лед. Весь лед используют для сохранения тела, и молоко прокисает. Капитан сам видел такое в тропических рейсах.

Пассажиры начали в шутку спрашивать капитана, нет ли мертвого тела у них на борту.

Он сказал, что, насколько ему известно, нет.

— К тому же у нас полно места в холодильнике. — И вообще, скончавшихся ведь хоронят в море? — спросила Джанин. — Вы ведь имеете право регистрировать брак и хоронить, верно? Или вы и правда кладете трупы в холодильник и везете домой?

— Мы поступаем сообразно обстоятельствам, — ответил капитан.

Но случалось ли это с ним, спросили они, — случалось ли ему хранить тела в холодильнике или хоронить в море?

— Да, однажды молодой парень, член экипажа, умер от аппендицита. Насколько мы знали, у него не было близких; мы похоронили его в море.

— Очень забавное выражение, если вдуматься, — «похоронить в море», — сказала Лесли, которую смешило все.

— А в другой раз, — продолжал капитан, — в другой раз это была женщина.

И он поведал эту историю Джанин, Эверилл и еще нескольким людям, стоящим вокруг. Лесли уже не было — муж увел ее.

Капитан рассказал, что как-то раз на его судне путешествовали две сестры. Несколько лет назад, на другом маршруте, в Южной Атлантике. Казалось, между сестрами разница лет двадцать, но лишь потому, что одна из них была очень больна. Возможно, она была ненамного старше другой сестры, а может, и вообще не старше. Вероятно, обеим было по тридцать с чем-то лет. Обе незамужние. Здоровая сестра была очень красива.

— Я в жизни не видал женщины красивей, — сказал капитан серьезно.

Она была очень красива, но не замечала никого, кроме сестры, которая все время лежала в каюте, — вероятно, у той было больное сердце. Вторая сестра по ночам выходила и садилась на скамейке под окном каюты. Иногда она прогуливалась до борта и обратно, но никогда не удалялась от окна. Капитан полагал, что она хотела услышать, если сестра позовет. (Никакого медицинского персонала на судне тогда не было.) Он видел ее на скамейке, когда выходил на свою ночную прогулку, но притворялся, что не видит — ему казалось, она не хочет, чтобы ее замечали, чтобы ее вынуждали здороваться.

Но однажды ночью, когда он проходил мимо, она его окликнула. Так тихо, что он едва услышал. Он подошел к скамье, и женщина сказала: простите, капитан, моя сестра только что умерла.

Она повела его в каюту, и оказалось, что она говорит правду. Ее сестра лежала на кровати, ближайшей к двери. Глаза были полуоткрыты.

— В каюте царил беспорядок, как бывает иногда в таких случаях, — рассказывал капитан. — И по реакции женщины я понял, что ее не было здесь, когда это случилось, — она сидела снаружи.

Ни капитан, ни женщина не сказали ни слова. Они принялись наводить порядок в каюте, обмыли тело, выложили его ровно и закрыли ему глаза. Когда они закончили, капитан спросил, кого надо известить. «Никого, — ответила женщина. — Никого. У нас никого не было, кроме друг друга». «Тогда желаете ли вы похоронить тело в море», — спросил капитан. И она ответила, что да. «Завтра, — сказал он, — завтра утром». Но она сказала: «Зачем ждать? Разве нельзя это сделать прямо сейчас?»

Конечно, можно и даже желательно, хоть капитан и не стал предлагать этого сам. Чем меньше другие пассажиры и даже команда будут знать о смерти на борту, тем лучше. К тому же погода стояла жаркая — лето в Южной Атлантике. Они завернули тело в простыню и общими усилиями вытащили через окно, широко раскрытое ради свежего воздуха. Мертвая сестра была очень легкая, иссохла от болезни. Они донесли ее до борта. Капитан сказал, что сходит за веревкой — простыню надо перевязать, чтобы она не развернулась, когда тело сбросят за борт. «А шарфы не подойдут?» — спросила вторая сестра. Она побежала в каюту и вернулась с ворохом шарфов и кушаков, очень красивых. Капитан перевязал ими тело в простыне и сказал, что пойдет принесет книгу, чтобы прочитать заупокойную службу. Но женщина засмеялась: «Что толку от вашей книги — тут слишком темно, читать невозможно». Он понял, что она боится оставаться наедине с телом. Она была права и насчет темноты. Капитан мог бы сходить за фонариком. Он не помнит, подумал ли тогда об этом. Он и сам не хотел оставлять женщину одну — ему не нравилось ее состояние.

Он спросил ее, что сказать над телом. Какую-нибудь молитву? «Говорите что хотите», — ответила женщина. И он произнес Господню молитву — он не помнит, присоединилась ли женщина к нему, — а потом сказал что-то вроде: «Господи Иисусе Христе, именем Твоим мы предаем эту женщину водам; помилуй ее душу». Что-то такое. Потом они взяли тело и перевалили через борт. Всплеск был едва слышен.

Женщина спросила, все ли это, и капитан сказал, что да. Ему осталось только заполнить кое-какие бумаги и выписать свидетельство о смерти. «Отчего она умерла? — спросил он. — Сердечный приступ?» Он подумал, что его словно околдовали — почему он не задал этот вопрос раньше?

«О, — сказала она, — это я ее убила».

— Я знала! — вскричала Джанин. — Я знала, что это убийство!

Капитан проводил женщину до каюты, усадил на скамью под окном — оно теперь было ярко освещено, будто на Рождество, — и спросил, что она имеет в виду. Она рассказала, что сидела на этом самом месте и услышала, как сестра ее зовет. Она знала, что сестре нужна помощь. И знала, какая именно — ей нужно было сделать укол. Но она не двинулась с места. Она пыталась встать — то есть неотступно думала, что нужно встать; она видела, как входит в каюту, достает шприц, видела как наяву, но не двигалась. Напрягала все силы, чтобы встать, но оставалась на месте. Сидела как камень. Она была не в силах пошевелиться — так бывает во сне, когда знаешь, что надо спасаться от какой-нибудь опасности, но не ничего не можешь поделать. Она сидела и слушала, пока не стало ясно, что сестра умерла. Потом появился капитан, и она окликнула его.

Капитан сказал, что она не убивала сестру.

«Она все равно умерла бы, — сказал он. — Разве она не умерла бы в ближайшее время? Если не сегодня, так завтра?» «О да, — ответила женщина. — Вероятно». «Не вероятно, а определенно», — сказал капитан. Он укажет в свидетельстве о смерти причину «сердечный приступ», и делу конец. «Так что теперь будьте спокойны, — сказал он. — Теперь вы знаете, что все будет хорошо».