Орхан Кемаль - Мстительная волшебница

Не стану тянуть. Обратный путь домой я проделал в сопровождении двух солдат. Вышла жена.

— Дай десять лир…

— Какие?

— Ну, эти.

Солдаты ушли.

Что бы моя жена ни говорила, а я верю, что земляк мой вернется.

Салих Хромой и Хусейн Неутомимый возились с резьбой и не заметили, как в цех вошел старший механик фабрики, небольшого роста человек с круглым брюшком, — вошел и остановился, заложив руки за спину. Не обращая внимания на застывшего в поклоне начальника цеха, он крикнул:

— Эй… друзья-сержанты!

Все повернулись в сторону Салиха Хромого и Хусейна Неутомимого. А те были так увлечены работой, что ничего не слышали.

— Толкните-ка их! — Несколько рабочих направились к «друзьям-сержантам». — Ступайте к главному директору, — приказал старший механик, — я тоже приду туда.

«Друзей-сержантов» окружили рабочие:

— Вы сели на мель, ребята!

— Почему?

— Дрянь дело, иначе б к директору не вызывали.

— Мы вроде ничего плохого не сделали. Вон Хусейн по двадцать часов в цехе торчит…

— А почему же тогда?

— Откуда нам знать'!

Салих вопросительно посмотрел на друга. Хусейн, человек недюжинного сложения, но робкий, растерянно пробормотал:

— Клянусь Аллахом, ничего не понимаю.

— Ну хватит болтать, — сказал рабочим начальник цеха, — приступайте к работе. Может, за вами какой-нибудь грешок есть, сынки? — повернулся он к «друзьям-сержантам».

— Какой там грешок, мастер, — ответил Салих.

— Может, обращались в профсоюзы или еще куда?

— Нет, мастер.

— Может, в рабочее правление жаловались?

— Нет.

— А как насчет девочек?

— Что ты, мастер… Я лично…

— Ты, Хусейн?

— Клянусь Аллахом, мастер… Ведь работаю головы не поднимая.

— Что ж, выходит ни с того ни с сего вас к директору вызывают?

Салих Хромой посмотрел на Хусейна Неутомимого. Хусейн — на Салиха.

Начальник цеха посоветовал:

— Нечего гадать. Умойтесь и идите, на месте виднее будет.

Друзья пошли…

…У дверей директорского кабинета они остановились.

— Постучи! — предложил другу Салих Хромой.

— Сам постучи, — ответил побледневший Хусейн.

— Как ты думаешь, зачем все же нас вызвали?

— Не знаю! С профсоюзами я не связан!

— Я связан, что ли?

— Трепать нас будут.

— Я ничего не сделал.

— Я, что ли, сделал? А ты вот на днях сказал, что в столовой пища гнилая, — проговорил Хусейн и отвел глаза в сторону.

— Сказал, да, но, кроме тебя, никто не слышал.

— И у стен уши есть.

— А тебя тогда зачем вызывают?

— Свидетелем, наверное.

— Где это я сказал, в уборной?

— Ну да, забыл, что-ли?

«Ах ты, бесштанный Салих, язык бы твой с корнем вырвать. Скажи на милость, какое тебе дело до червей в похлебке и до сырого хлеба? Теперь тебе не сдобровать. Найдут на тебя управу» — упрекал себя Салих Хромой, тяжело вздыхая.

— А в чем же я виноват? — волновался Хусейн.

— Ты один слышал, что я говорил… Помоги мне, братец, скажи им, что ты ничего не слышал что я не виноват. Ведь на моей шее восемь душ, с голоду помрут, если меня прогонят.

— А как же я?

— Каждый человек — хозяин собственной судьбы. — Салих вдруг представил, как останется без работы. — А если я сам скажу, что ты слышал? Даже в Коране говорится, когда один человек богохульствует, другой, слушавший его, грешен в равной с ним мере.

Хусейна бросило в краску, с языка чуть не сорвалось крепкое словцо.

В это время дверь директорского кабинета распахнулась, и на пороге показался старший механик.

— Почему не заходите? — сказал он. — Входите, входите!

Вошли. Комната заполнена рабочими прядильного, ткацкого и других цехов. В глазах людей тревога: зачем их вызвали?

— Что же, все, кого собрали, говорили, что похлебка червивая? — усомнился Хусейн.

— Если беда на всех одна — это уже не беда. Посмотришь, все обойдется, — утешал Салих.

— Зачем же нас все-таки собрали?

— Зачем бы ни собрали, тебя я раскусил.

— А что я такого сказал?

— Ты еще спрашиваешь. Значит, случись что недоброе, ты бы бросил меня?

— Я же ни в чем не виноват, братец…

— Положим, это так, но разве друга бросают в беде? Разве мы с тобой не дали клятву и горе и радость делить пополам?

Хусейн понурил голову.

В кабинет вошли хозяин фабрики, сын хозяина фабрики, директор и бухгалтер. Впереди, заложив руки за спину, всем видом показывая, что плюет на окружающих, даже на самого хозяина, шествовал старший механик. Салиху понравилось, что механик держится так независимо: все ему нипочем'!

— Известно ли вам, — обратился к рабочим механик, — зачем мы вас собрали?

— Нет, — ответил за всех ткач Кемаль Двужильный.

— Х-а-а… В таком случае слушайте меня… Из Анкары приехали господа депутаты. В Народном доме [6] Народные дома — своеобразные клубы, организованные в начале 30-х годов Народно-республиканской партиец. будут выслушивать жалобы народа. От нашей фабрики мы выбрали вас. Идите поведайте им свои заботы и печали…

— Там будут крупные фабриканты, торговцы, помещики, вам и говорить-то не придется, потому что им лучше известны нужды страны, — вставил хозяин фабрики.

— А если так, нам там нечего делать, — не удержался Кемаль Двужильный. Хозяин фабрики, сын хозяина фабрики, директор, бухгалтер, старший механик переглянулись. — Откуда знать крупным фабрикантам, торговцам, помещикам о моих мелких бедах? У них свои заботы, у меня свои…

Хозяин фабрики, сын хозяина фабрики, директор, бухгалтер, старший механик сошлись в кружок, зашептались.

Вдруг Салих Хромой подался вперед:

— Мы понимаем, эфенди, что большому человеку неизвестно, того и сам Аллах не ведает. Мы не какие-нибудь неблагодарные нахалы, место свое знаем, разумеем: там, где соберутся великие мира сего, нам говорить не придется…

— Вот вам подходящий человек, а мне там делать нечего, — снова вмешался Кемаль Двужильный и вышел из кабинета.

Повеяло холодком. Хозяин фабрики подошел к Салиху и, поглаживая его по плечу, заговорил:

— Молодец, похвально, очень похвально. Рабочий, заботящийся о выгодах фабрики и своих собственных выгодах, идет по пути, указанному руководством.

— Несомненно, — подтвердил директор и добавил: Наш хозяин всем дает хлеб насущный. У всех вас есть семья, дети. Мы посвятим нашу жизнь тому, чтобы вы всегда имели работу.

— Какая нужда, — заговорил старший механик, — заставляет нашего хозяина-агу содержать фабрику? Сам Аллах ниспослал ему богатство… Вешай замок на фабричные ворота и гуляй себе по Лондону, Парижу, Нью-Йорку…

— Наши рабочие — люди сознательные. Они поймут и одобрят действия наших депутатов, — продолжил директор.

— В этом разве кто-нибудь сомневается'! — съехидничал кто-то из рабочих.