Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

Граф Эссекский не поднимал глаз, он был ужасно бледен; ему пришло на ум, что король собирается обвинить в измене и предать суду его и других лордов, которые горячо поддерживали его на заседаниях Совета. Милорд Кромвель не знал, на что ему решиться и что ответить на эти не совсем прямые обвинения; положение было довольно щекотливым; он решил молчать.

– А сколько возмутительных проступков и наглых грабежей, – продолжал мрачно Генрих, – которые навлекли на меня порицание народа, так как совершались, конечно, от моего имени. Чего только не придумывали! С икон снимали ризы, из обителей брали церковные сосуды под предлогом, что при их учреждении не соблюдены формальности закона! Подумаешь невольно: «Какой великолепный и святой человек этот милорд Кромвель!..» Хотелось бы только узнать, сколько денег вы заполучили от всех этих захватов. Да, нечего сказать, мы отважно вступили на путь нововведений, отринув католическую церковь… даже слишком отважно!

– Все, что я выслушал от вашего величества, удивляет меня в высочайшей степени! – промолвил граф Эссекский.

– Удивляет? – повторил с ядовитой усмешкой король. – Ну так что же? Удивление – неплохой путь к отступлению, да, нечего ответить! Скажите мне, каковы размеры вашего состояния! А, вы не знаете! Но я-то знаю лучше, чем вы. Запомните, милорд Кромвель, что я иду на обман только в экстренных случаях, когда вижу в этом свою личную выгоду, и учтите: мое снисхождение покупается исключительно рабским повиновением моей железной воле!

– Я подчинялся ей без всяких оговорок не из боязни, но потому что глубоко и непритворно предан вам, – проговорил Кромвель.

Он вздохнул с облегчением, и лицо его приняло свое обычное невозмутимое выражение.

«Король еще нуждается в моем повиновении, а это доказывает, что я не впал в немилость!» – рассудил граф Эссекский.

– Посланник еще здесь? – спросил Генрих VIII.

– Да, он в приемной.

– Чего он добивается? Постарайтесь избавить меня от этого свидания!

– Это довольно трудно, – ответил граф Эссекский. – Он заявил, что намерен добиться аудиенции у вашего величества во что бы то ни стало, он и так уже жалуется на вашу недоступность.

– Какой он назойливый! – проговорил король. – Он будет опять говорить о Екатерине!

– Да, вероятно.

– Так введите его скорее! – вскричал Генрих VIII с нетерпением. – И внушите ему, что я сегодня чувствую себя не совсем хорошо и ему не следует испытывать мое терпение!

Кромвель вышел из комнаты, а король растянулся на подушках кушетки.

– Ну-с, о чем вы хотели поговорить со мной? – спросил Генрих VIII вошедшего посланника.

– Я хотел, разумеется, прежде всего выразить вашему величеству чувство моего глубочайшего уважения, – отвечал Шапюис, подходя к королю со всем высокомерием истинного испанца. Его своеобразный национальный наряд из дорогого бархата с причудливыми вышивками ослеплял своей роскошью.

– Я не в силах смотреть без отвращения на эту пестроту! – проворчал король. – Каждый раз, когда я вижу перед собой испанца, мне приходит на ум, что я вижу дьявола! Я старался убедить Екатерину одеваться проще, но она продолжала следовать своей глупой национальной моде.

– Вы, по-видимому, чувствуете себя не совсем хорошо? – спросил Шапюис.

– Да, у меня немного болит голова… – отвечал сонно и нехотя король. – Но это пустяки, – поспешил он добавить, встревожившись при мысли, что его могут счесть больным. – Я устал от охоты, я пять часов провел в седле, а это, как хотите, довольно утомительно!

– Я желал от души застать ваше величество в полном здравии и в хорошем настроении духа, так как спешил явиться к вам с весьма радостной вестью…

– Какая же это весть? – спросил быстро король.

– Император Карл Пятый одержал новую блестящую победу: он взял штурмом Гулетту! Тунис сдался ему, Барбарусса бежал, и десять тысяч христианских семейств, попавших в неволю, получили свободу!

– Как? Он вступил в Тунис и овладел Гулеттой? – вскричал Генрих VIII, вскочив с кушетки.

– Да, император сделал это, – отвечал посланник, скрывая радость под маской адской невозмутимости.

– Ну, поздравляю вас, – сказал холодно Генрих, делая над собой громадное усилие, чтобы подавить досаду, вызванную известием об этом славном подвиге, и глубокую зависть к славе императора Карла. – Вы знаете, вероятно, подробности этих важных событий?

– К сожалению, нет. Мне известны пока только главные факты… Позвольте изложить их вашему величеству. Когда флот наш выступил из порта Калиори, командование им было поручено Антонио Дориа, а сухопутные силы возглавил маркиз дю Гваста…

– Я все это знаю, рассказывайте дальше! – перебил король нетерпеливо.

Посланник помолчал и продолжал все тем же невозмутимым тоном:

– Несмотря на упорное сопротивление турок, запершихся в форте, и почти беспрерывное нападение мавров на лагерь осаждающих, Гулетту взяли штурмом. В ней нашли триста пушек.

– Триста пушек? – воскликнул изумленный король.

– Испанцы овладели неприятельским флотом, и им досталось ровно восемнадцать кораблей. Узнав об этом громадном поражении, Барбарусса решил выступить из Туниса и дать нам бой. Когда стало очевидно, что испанцы побеждают, он решил вернуться и запереться в городе, но местные жители, спасавшиеся беспорядочным бегством, преградили ему дорогу, а христиане, пользуясь благоприятным случаем освободить себя от неволи и плена, успели в это время овладеть цитаделью. Барбарусса понял полную безвыходность своего положения и бежал в город Бонну.

– Да, нельзя отрицать, что смелость и находчивость христианских невольников оказали испанцам громадную услугу! – сказал с улыбкой Генрих, обрадованный случаем бросить тень на славу императора Карла.

– Все дело заключалось в успехе при Гулетте! – возразил посол. – Тунис слишком обширен, укрепления его недостаточно прочны, а его население состоит из людей разных национальностей. У Барбаруссы не было возможности выдержать осаду!

– Ну а на что рассчитывает мавританский султан, который шел все время за испанской армией с протянутой рукой? – спросил Генрих VIII с презрением.

– Мавританский султан никоим образом не унижался! – отвечал Шапюис. – Император отнесся к нему с уважением и вернул потерянный престол.

Король расхохотался, но это был принужденный смех.

– Как! Вы возвели на трон Мулей-Гассана? – воскликнул он насмешливо. – Вы заставили драться сицилийцев и немцев ради магометанина? В результате оказывается, что император Карл, руководствуясь желанием вернуть на престол этого неизвестного и ничтожного мавра, созвал под свои знамена весь цвет благородного испанского дворянства, что он ради него обратился к сокровищнице папы, призвал на помощь флот Генуэзской республики и самого известного из его адмиралов и предложил участвовать в предстоящем походе даже мальтийским рыцарям! Я начинаю думать, что ваши сообщения не более как шутка, но, право, эта шутка не остроумна!