Янка Брыль - Осколочек радуги

Дети засмеялись.

Анатоль не торопясь снял с плеча свое оружие и поставил возле парты.

— Не выстрелит, не бойтесь, — сказал он. — Он стреляет тогда, когда я стреляю.

Дети опять рассмеялись.

— Так вот что, Асенька, — сказала тетя Тоня, когда смех утих, — ты будешь теперь учиться в нашей школе. Она у нас видишь какая хорошая!.. А сколько товарищей у тебя будет, погляди!

Все смотрели на Асю. Она покраснела и улыбнулась.

— Школу свою мы назвали зеленой, — сказала учительница. — Она не такая, как другие школы, потому что эта школа партизанская. А мы все партизаны. И ты теперь тоже партизанка.

— Гляди — сорока, — толкнул Асю Анатоль.

Ася подняла глаза. И правда, сорока присела на елке, у самого навеса, и сквозь жерди заглядывала в школу.

«Скрэ-ке-ке!» — удивилась она, увидев так много маленьких партизан.

— Ты сам как сорока, Анатоль, — строго сказала учительница. — Ведь ты в школе, ты сегодня ученик, так дай мне, пожалуйста, говорить… Так вот, Асенька, вокруг нас в лесу много партизан. Не таких, как Анатоль, а настоящих — наших отцов, братьев и сестер, с настоящими автоматами и винтовками. Они охраняют нас, они уничтожают фашистов, а мы здесь учимся.

— Самолет! — снова не выдержал Анатоль.

И правда, послышался гул самолета.

— Ничего, Асенька, — сказала тетя Тоня, — ты не бойся. Они каждый день летают. Но они не увидят нашей школы, потому что ее скрывают ветки. Мы только дождика боимся: тогда наша зеленая крыша протекает, и мы бежим домой.

Самолет приближался. Он шел не над школой, а значительно правее. Но Анатоль все же не выдержал.

— Фашист! Держи его, держи! — закричал он.

И дети рассмеялись, а вместе с ними и Ася.

— Вот видишь, Асенька, какой у тебя смелый и отважный защитник, твой Анатоль! — сказала тетя Тоня. — Дадим ему за это тетрадку, а?

Анатоль посмотрел на Асю. Эх, знала бы она только, как хотелось ему ходить в школу вместе с другими ребятами! И сколько раз уже он приходил сюда, да все не принимали, говорили: мал. А теперь выходит так, что стоит только Асе согласиться — и тетя Тоня даст ему тетрадку. А даст тетрадь, так даст, конечно, и карандаш, потому что как же без карандаша писать? А с карандашом и тетрадкой он тоже будет ученик! Эх, только бы девчонка согласилась!

Девочка посмотрела на «автоматчика», посмотрела на тетю Тоню, все поняла, улыбнулась и кивнула головой.

Анатолю трудно сдержаться. Ему хочется крикнуть «ура» и дать очередь из своего «автомата», но мальчик молчит. А что вы думаете — возьмут да и снова отправят домой… Коли ученик, так уж ученик — терпи!

Лесом ехал одинокий конник. Светило солнце, пели птицы, а коннику было грустно. Он глядел в зеленую чащу, куда, извиваясь, уходила лесная дорога, и на уста его просилась песня.

запел он чуть слышно, но песня звучала не в тон ни солнцу, ни весне.

Вот он опять один, без боевых друзей. Съездить из лагеря в штаб соединения, отвезти пакет и целый день потратить на обратную дорогу — разве это работа? А на досуге не уйти от воспоминаний о том страшном дне, когда погибли все близкие, когда остался он один — за колючей проволокой, с желтой заплатой на спине…

Веселый гром, точно колеса прогремели, прокатился по небу. Конник поднял голову. Над вершинами елей, вздымавшихся за поляной темно-зеленой стеной, вставала серая дождевая туча. Часто так бывает весной, что ждут, ждут дождя, а туча, как бы играя в прятки, тихонько надвинется из-за горизонта и, только когда соберется брызнуть дождем, внезапно заявит о себе веселыми перекатами грома. Гром гремит, и первые капли одна за другой уже падают на листья, на траву, на людей.

Из-за зеленой стены елей дохнуло на конника влагой. Ощутив первые капли дождя, плечи его съежились под изношенной гимнастеркой.

— Эй, Каштан!

Конь охотно прибавил шагу. Но уже поздно, поздно — куда убежишь! Да и убегать-то нечего. И солнце светит, и дождик шумит — будто золото падает с неба…

Ну и дождик! Если б не он, не свернул бы конник с дороги к землянкам, не остановился бы под деревом. Если бы не дождик, не бросили бы дети учиться, не спрятали бы тетрадок с недописанным словом, не побежали бы домой.

Они высыпали из-под зеленого навеса, точно стайка воробьев, и помчались со звонким, веселым криком по узкой дорожке, по мху, между мокрых берез.

Кудрявая девчурка бежала наперегонки с маленьким «автоматчиком». Она уже почти догнала его и радостно смеялась. Она смеялась, а кто-то громко позвал ее, кто-то крикнул так, что дети остановились.

— Ася! Ася! — кричал незнакомый человек с винтовкой. Бросив коня, он бежал навстречу, расставив руки.

Нет, он не для всех был незнакомый, потому что девочка сразу узнала его, вскрикнула и, очутившись у него на руках, обняла за шею. Он целовал ее, повторяя одно только слово, а сверху сыпал на них дождик. Девочка глядела на него, и изумление, даже испуг застыли в ее глазах. Так, значит, тетя Марыля говорила неправду; значит, правду говорила бабушка Зося — папа пришел!

Она прижалась щечкой к его небритой щеке и с ожившей надеждой спросила:

— А где мама и бабуля? Где Иче, где Ханочка, где все?.. Они тоже пришли?

Партизан закружился, как бы выбирая место, а потом сел на мокрую траву, не спуская девочки с рук. Он что-то говорил, повторял все одно и то же, а слезы так и лились. Он утирал их мокрым рукавом, а дождик все шумел…

Уже не только дети стояли вокруг. Уже какая-то женщина протиснулась сквозь толпу и, увидев девочку на руках у незнакомца, закричала:

— Ой, мамочки! Асенька, Ася, да неужто это отец? Что он, с неба свалился, что ли?!

— Это тетя Марыля, — показала девочка рукой. — Я у них, таталэ, жила долго-долго. А это дядя Степан. А еще у нас есть Василь, но он в отряде.

Дядя Степан с топором в руке (он не прятался от дождя, строил землянку) подошел к незнакомому партизану поближе, посмотрел и спросил:

— Твоя?

Спросил, помолчал, а потом сказал:

— Ну что ж, пошли, брат, в хату. Чего тут стоять под дождем!

Вечером, когда мама загнала наконец своего Анатоля в землянку и начала раздевать, мальчик спросил:

— Наш папа — минер, Асин папа — разведчик, а что лучше?

— Все хорошо, сынок, — отвечала мама, — только бы от фашистов скорее избавиться. А лучше всего то, мой мальчик, что вот была девчушка сиротой, а теперь и у нее есть папа.

— А зачем он взял ее и увез?

— Как — зачем? Ведь у них тоже есть семейный лагерь.

— А школы у них нет?

— Нет, так будет…

А в то время когда шел этот разговор, Ася была уже далеко-далеко. Она сидела с отцом на коне и ехала дремучим, темным бором.

Надвигалась ночь, но с папой было не страшно. Только не очень удобно было сидеть, и папа то и дело брал ее повыше, на руки. Тогда она опять принималась ему рассказывать все сначала, отрывками, перескакивая с одного на другое. А он, задумавшись, молчал.