Арчибальд Кронин - Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы (сборник)

Однако у нее были обязанности, о которых я ничего не знал и которых не становилось меньше после исполнения квартета Гайдна. Для меня казалось простым и естественным, что мама взяла на себя дело отца. Все было утрясено, шло хорошо и должно было продолжаться по-прежнему. Никакого намека на финансовые проблемы.

Однажды вечером почта доставила маме письмо – событие слишком необычное для меня, чтобы спокойно ждать, пока мама вскроет конверт и прочтет. Внезапно я услышал ее вздох и увидел, как она прижала ладонь ко лбу.

– О боже! – воскликнула она с болью в голосе. – Это хуже некуда.

– Что такое, мама?

Пытаясь прийти в себя, она села с письмом в руках.

– Твой дядя Бернард отправил мне счет. – Мама выглядела совершенно потерянной, но я видел, что она хочет объясниться. – Твой отец перед смертью говорил мне, что он хочет, да, он настаивает на скромных похоронах. Но дядя Бернард сделал по-своему. Он якобы взял на себя все расходы. Поэтому у нас были все эти ненужные, ненавистные, дорогие украшения. И теперь этот неоплаченный счет, который, как я думаю, был уже давно выписан, пришел ко мне с угрозой вызова в суд.

– Большой счет?

– Ужасно большой.

Я почувствовал, что закипаю от возмущения.

– Он должен его оплатить. Он обещал. Я слышал, как он говорил об этом.

Мать снова прочла письмо.

– Он пишет, что не может. Что у него отсудили его собственность, что он должен другим людям, что ему очень тяжело.

– Как ему не стыдно! Мама, он просто… настоящая скотина!

Это слово я узнал от мисс Гревилль и в данном случае употребил его совершенно неправильно. Мой дядя Бернард был мягким, бестолковым, непрактичным человеком, потакающим своим желаниям, всегда в долгах и на краю финансового краха, но каким-то образом он ухитрялся преуспевать и обеспечивать всем необходимым своих детей. Более того, как и другие люди такого типа, он был полон добрых намерений. Его непомерные обещания и экстравагантные идеи о том, чтобы делать добро, шли от чистого сердца. Он не только верил в то, что исполнит свои обещания, но часто, как бы под воздействием некой галлюцинации, был твердо убежден, что так оно и произошло. Возможно, мама чувствовала это, потому что вздохнула и сказала:

– Полагаю, он действительно хотел помочь, но боюсь, что у него нет денег. Он пишет, что ему, возможно, придется объявить себя банкротом. Его дела идут плохо.

– Он, кажется, всегда готов быть банкротом, мама, – гнул я свое. – И извлекает из этого большую пользу – тут и хорошая еда, и прекрасная одежда, и всевозможные удобства, как мы убедились на похоронах.

– Некоторые так и живут, дорогой. Во всяком случае, я это сразу решу – я оплачу счет, – медленно сказала мама и добавила: – Мой бедный Конор, над твоей могилой не будет никакой жалкой грызни.

Должно быть, письмо Бернарда заставило маму почувствовать себя очень одинокой. Дядя Саймон был в монастыре в Испании. От Лео вообще не было ни слова. Естественно, что ей пришлось искать кого-то для поддержки. Хотя она ни разу не писала домой своим родным, она могла связаться со Стивеном, своим младшим братом из университета в Уинтоне. Такое письмо было отправлено: я сам отнес его на почту.

Стивен приехал в субботу днем и был точно таким, каким я помнил его во время его редких посещений Арденкейпла, – бледным, спокойным и вдумчивым молодым человеком, с правильными чертами умного лица и с высоким лбом, который в минуты сосредоточенности пересекала морщина, к тому же молчаливым, но полным неподдельной радости при виде мамы, руку которой он долго держал в своей, вопросительно глядя маме в глаза. Достаточно было увидеть их рядом, чтобы понять, какая глубокая привязанность существовала между ними.

Мама организовала ранний плотный ужин с чаем – на столе были холодная ветчина и картофельный салат, а потом мама дала мне денег, сказав, что я могу сходить в город и купить коробку ирисок «Имэн». Я знал, что они хотят поговорить, поэтому не торопился назад, но, когда я вернулся, они все еще разговаривали, и их головы склонялись над кучей бумаг на столе.

– Тебе и правда не стоит волноваться, Грейс, – говорил Стивен. – Все идет хорошо. – В одной руке он держал карандаш, а другой ерошил свои черные волосы, роняя на воротник чешуйки перхоти. – Когда все будет оплачено, включая дефолтный счет, у тебя все равно останется сто пятьдесят фунтов в банке.

– Этого недостаточно. Если учесть образование Лоуренса.

– Но у тебя есть твоя работа. Хагеманн был очень честен в обеспечении поставок на тех же условиях, что и раньше. Твой бизнес, как я вижу, чрезвычайно прост в управлении. И заказы более или менее на прежнем уровне.

– Мне делают заказы только из жалости. И потому, что им очень нравился Конор.

– Ты им тоже понравишься.

Мама покачала головой, но не с таким упадническим настроением, как раньше.

– Я не могу быть для них своим в доску парнем с бутылкой пива, как бедный Кон.

Образ мамы с бутылкой пива был настолько комичным, что я громко рассмеялся – это заставило их отвлечься и посмотреть на меня, и мама коротко улыбнулась мне. Она собрала бумаги.

– А ты знаешь, что твой умный молодой дядя получил диплом с отличием и добился еще одной стипендии для научной работы в университете? Ты ведь тоже станешь таким, не так ли?

Я в этом не сомневался.

Стивен встал, посмотрел на свои часы, простые, как у меня, «Ингерсолл» за пять шиллингов, и сказал, что ему пора на поезд. Затем, бросив на меня осторожный взгляд, сказал маме вполголоса:

– Не хочу снова давить на тебя, Грейс. Но может, ты еще раз обдумаешь предложение отца?

– Какой смысл? – сказала мама. – Вернуться и делать вид, что якобы я сожалею об ужасной своей ошибке и теперь буду хорошей и все исправлю?

– Убежден, что тебе были бы рады. У тебя снова появился бы дом со всеми удобствами и близкие люди вокруг.

– Но на их условиях? Я не могу на это пойти.

– И все это только из-за одного важного для тебя обстоятельства?

Мама, глядя себе под ноги, казалось, сама с собой обсуждала какой-то вопрос.

– Как ни странно, это так. И конечно, это из-за… ты знаешь из-за кого. Что он подумает о матери, которая внезапно отреклась от своих убеждений и сказала: теперь ты должен забыть все, что в тебя было заложено воспитанием, и уступить, и стать чем-то другим? Помимо того что это жестоко, это было бы ужасным предательством по отношению… к покойному… – Мама покачала головой. – Что сделано, то сделано. Я ни о чем не жалею. И нет пути назад.

После долгого молчания Стивен сказал:

– Я считаю, что ты права, Грейс. И уважаю тебя за это.

Этот не понятый мною разговор тем не менее сильно меня расстроил. И я был рад, когда Стивен попросил меня проводить его до станции.