Франц Кафка - Превращение [сборник]

Перевод С. Апта

Было некогда содружество подлецов, то есть это были не подлецы, а обыкновенные люди. Они всегда держались вместе. Если, например, кто-то из них подловатым образом делал несчастным кого-то постороннего, не принадлежащего к их ассоциации, – то есть опять-таки ничего подлого тут не было, все делалось как обычно, как принято делать – и затем исповедовался перед содружеством, они это разбирали, выносили об этом суждение, налагали взыскание, прощали и так далее. Зла никому не желали, интересы отдельных лиц и ассоциации соблюдались строго, и исповедующемуся подыгрывали: «Что? Из-за этого ты огорчаешься? Ты же сделал то, что само собой разумелось, поступил так, как должен был поступить. Все другое было бы непонятно. Ты просто перевозбужден. Приди в себя!» Так они всегда держались вместе, даже после смерти они не выходили из содружества, а хороводом возносились на небо. В общем, полет их являл картину чистейшей детской невинности. Но поскольку перед небом все разбивается на свои составные части, они падали поистине каменными глыбами.

Перевод И. Щербаковой

В начале строительства Вавилонской башни еще поддерживался относительный порядок, в чем-то даже излишний; слишком много внимания уделяли дорожным указателям, переводчикам, баракам для рабочих, подъездным путям, словно впереди еще столетия ничем не омраченного труда. Господствующее тогда мнение, по существу, сводилось к тому, что строить надо как можно медленнее; и не нужно было прибегать к особым преувеличениям, чтобы расценить эту позицию как нежелание приступить даже к закладке фундамента. Аргументация была такая: главная цель всего предприятия – воздвигнуть башню, достающую до неба. Все другие идеи на фоне этой отступают на второй план. Однажды осмысленная во всем своем величии, она уже не может исчезнуть; пока существуют люди, будет жить и мечта выстроить эту башню. И поэтому нет смысла беспокоиться о будущем, ведь знания человечества постоянно увеличиваются; архитектура развивается и будет развиваться; работа, на которую у нас уйдет год, через сто лет, вероятно, потребует не более полугода и выполнена будет лучше, основательнее. Зачем же сегодня трудиться до полного изнеможения? Это имело бы смысл, если бы можно было выстроить башню за жизнь одного поколения. Но на это надеяться не приходится. Более того, следующее поколение со своими усовершенствованными знаниями скорее всего сочтет работу предыдущего поколения никуда не годной и разрушит уже возведенное, чтобы построить все заново. Мысли эти сковывали строителей по рукам и ногам; вот почему они не так заботились о строительстве башни, как о благоустройстве рабочего городка. Каждая национальная команда желала быть расквартирована как можно лучше, из-за чего постоянно возникали споры, зачастую перераставшие в кровавые стычки. Конца этим стычкам не было видно; и для вождей они служили дополнительным аргументом в пользу того, чтобы башня из-за недостаточной концентрации рабочей силы возводилась как можно медленнее, а еще лучше – приступать к ее строительству только после всеобщего замирения. Но жизнь состояла не из одних только кровавых стычек, в промежутках между ними город продолжал украшаться, что, в свою очередь, вызывало чью-то зависть и провоцировало новые столкновения. Так текла жизнь первого поколения строителей, но и у всех последующих она была такой же, развивались лишь искусства, а с ними и стремление к конфликтам. Более того, во втором или в третьем поколении стала очевидна бессмысленность этой затеи со строительством башни, штурмующей небо. Но все слишком уж были связаны друг с другом, чтобы оставить город.

Легенда и песни, родившиеся в этом городе, все без исключения, были исполнены тоскливого ожидания часа, когда, согласно предсказанию, пять следующих один за другим ударов могучего кулака разрушат его до основания. И потому на гербе этого города изображен кулак.

Перевод В. Станевич

Посейдон сидел за рабочим столом и подсчитывал. Управление всеми водами стоило бесконечных трудов. Он мог бы иметь сколько угодно вспомогательной рабочей силы, у него и было множество сотрудников, но, полагая, что его место очень ответственное, он сам вторично проверял все расчеты, и тут сотрудники мало чем могли ему помочь. Нельзя сказать, чтобы работа доставляла ему радость, он выполнял ее, по правде говоря, только потому, что она была возложена на него, и, нужно признаться, частенько старался получить, как он выражался, более веселую должность; но всякий раз, когда ему предлагали другую, оказывалось, что именно теперешнее место ему подходит больше всего. Да и очень трудно было подыскать что-нибудь другое, нельзя же прикрепить его к одному определенному морю; помимо того, счетная работа была бы здесь не меньше, а только мизернее, да и к тому же великий Посейдон мог занимать лишь руководящий пост. А если ему предлагали место не в воде, то от одной мысли об этом его начинало тошнить, божественное дыхание становилось неровным, бронзовая грудная клетка порывисто вздымалась. Впрочем, к его недугам относились не очень серьезно; когда вас изводит сильный мира сего, нужно даже в самом безнадежном случае притвориться, будто уступаешь ему; разумеется, о действительном снятии Посейдона с его поста никто и не помышлял, спокон веков его предназначили быть богом морей, и тут уже ничего не поделаешь.

Больше всего он сердился – и в этом крылась главная причина его недовольства своей должностью, – когда слышал, каким его себе представляют люди: будто он непрерывно разъезжает со своим трезубцем между морскими валами. А на самом деле он сидит здесь, в глубине Мирового океана, и занимается расчетами; время от времени он ездит в гости к Юпитеру, и это – единственное развлечение в его однообразной жизни, хотя чаще всего он возвращается из таких поездок взбешенный. Таким образом, он морей почти не видел, разве только во время поспешного восхождения на Олимп, и никогда по-настоящему не разъезжал по ним. Обычно он заявляет, что подождет с этим до конца света; тогда, вероятно, найдется спокойная минутка, и уже перед самым-самым концом, после проверки последнего расчета, можно будет быстренько проехаться вокруг света.

Перевод В. Станевич

Погрузиться в ночь, как порою, опустив голову, погружаешься в мысли, – вот так быть всем существом погруженным в ночь. Вокруг тебя спят люди. Маленькая комедия, невинный самообман, будто они спят в домах, на прочных кроватях, под прочной крышей, вытянувшись или поджав колени на матрацах, под простынями, под одеялами; а на самом деле все они оказались вместе, как были некогда вместе, и потом опять, в пустынной местности, в лагере под открытым небом, неисчислимое множество людей, целая армия, целый народ, – над ними холодное небо, под ними холодная земля, они спят там, где стояли, ничком, положив голову на локоть, спокойно дыша. А ты бодрствуешь, ты один из стражей и, чтобы увидеть другого, размахиваешь горящей головешкой, взятой из кучи хвороста рядом с тобой. Отчего же ты бодрствуешь? Но ведь сказано, что кто-то должен быть на страже. Бодрствовать кто-то должен.