Айн Рэнд - Мы живые

– Глупенькая! Неужели ты думаешь, что они дадут заграничный паспорт человеку с такой анкетой, как у меня?

– Лео, нам нужно попробовать. Мы не должны сдаваться. Без надежды мы не сможем прожить и минуты. Лео, нельзя допустить, чтобы ты сломался под действием этой силы. Я сделаю все возможное, чтобы ты не стал ее жертвой.

– Ты имеешь в виду ГПУ? Но каким образом ты будешь противостоять ему?

– Не о ГПУ речь. Существует еще более могущественная сила. Она сломила Виктора, Андрея, мою мать. Но она не должна уничтожить тебя.

– Она сломила Виктора, что ты хочешь этим сказать? Неужели ты сравниваешь меня с этим лизоблюдом, который…

– Лео, подхалимство и другие подобные вещи – это несущественно. Воздействие этой силы на Виктора было более пагубным, его склонность к подхалимству – это всего лишь следствие. Эта сила сломала что-то внутри Виктора. Без воздуха и воды растения погибают. Я не дам сделать то же самое с тобой. Пусть миллионам людей грозит та же участь. Но ты должен остаться в живых. Ты, Лео, человек, которого я боготворю.

– Какой возвышенный слог! Откуда?

Кира уставилась на Лео и испуганно повторила:

– Откуда…

– Иногда, Кира, меня удивляет, почему ты никак не хочешь избавиться от склонности воспринимать все всерьез. Мне ничего не угрожает. Я делаю то, что хочу, чего не скажешь о других.

– Лео, послушай, я хочу решиться на один шаг. Мы с тобой должны распутать целый клубок проблем. Сделать это нелегко. Попробуем решить все одним махом!

– Как ты это себе представляешь?

– Лео, давай поженимся!

– Что? – скептически посмотрел на нее Лео.

– Давай поженимся.

Он откинул голову и расхохотался. Это был тот звучный холодный смех, который он позволял себе по отношению к Андрею Таганову и Морозову.

– Что за чепуха, Кира? Хочешь прикрыть грех законным браком?

– Не в этом дело.

– Не поздновато ли для нас обоих?

– Ну и что?

– К чему? В этом есть какая-нибудь необходимость?

– Нет.

– Тогда зачем все это?

– Не знаю. Однако я прошу тебя об этом.

– Это недостаточно веская причина, чтобы делать глупости. Я не расположен к тому, чтобы превратиться в почтенного супруга. Если ты боишься потерять меня, то никакая бумажка, исписанная каракулями красного чиновника, не удержит меня.

– Я не боюсь потерять тебя. Я опасаюсь, что ты можешь потерять самого себя.

– И ты полагаешь, что два рубля за ритуальные услуги в ЗАГСе и благословение управдома спасут мою заблудшую душу?

– Лео, у меня нет никаких причин просить – но я прошу.

– Ты что, выдвигаешь мне ультиматум?

– Нет, – мягко сказала Кира и смущенно улыбнулась.

– Тогда забудем об этом.

– Хорошо, Лео, – сдалась она.

Лео подхватил Киру под локти и приподнял.

– Ты маленькая истеричка, – утомленно произнес он. – Ты своими глупыми страхами доводишь себя до припадка. Выбрось все это из головы. Если ты так этого хочешь, то с сегодняшнего дня будем откладывать каждый рубль, собирать их для поездки в Сан-Франциско, Монте-Карло или на путешествие к планете Юпитер.

Лео высокомерно улыбался. Его необыкновенно красивое лицо было для Киры своего рода наркотиком, волшебным, безграничным и совершенным, как музыка. Она положила голову ему на плечо и стала беспомощно и безнадежно повторять наркотически действующее на нее имя:

– Лео… Лео… Лео…

Перед тем как пойти на работу, Павел Серов выпил. Днем он еще пропустил рюмочку. Он позвонил Морозову, и голос, принадлежащий явно самому Карпу, ответил ему, что товарища Морозова нет дома. Павел прошелся взад-вперед по своему кабинету. Схватив со стола чернильницу, он грохнул ее об пол. Затем, найдя в письме, которое он продиктовал, орфографическую ошибку, скомкал его и бросил в лицо секретарше. Он снова позвонил Морозову, но никто не поднял трубку. После этого Павлу позвонила женщина. Сладким голосом она настойчиво прошептала:

– Павлуша, дорогой, ты пообещал мне браслет!

Какой-то спекулянт принес браслет, завернутый в грязный носовой платок, но отказался оставить его, пока не будет выплачена вся сумма. Серов позвонил Морозову в Пищетрест; но, когда секретарь поинтересовался, кто звонит, Серов, не ответив, бросил трубку. Затем Серов разорался на какого-то посетителя в ободранной одежде, который пришел спросить, нет ли работы. Серов пригрозил ему ГПУ и распорядился, чтобы секретарша выпроводила всех визитеров. Он ушел с работы на час раньше обычного, хлопнув за собой дверью.

По пути домой, проходя мимо дома Морозова, Павел было задержался у подъезда, но, заметив стоящего на углу милиционера, не решился войти.

За ужином – который был прислан из столовой, расположенной в соседнем квартале, и состоял из холодного борща, на поверхности которого плавал застывший жир, – Товарищ Соня объявила:

– Павел, мне нужна шуба. Ты же понимаешь, что мне нельзя простужаться, ради здоровья нашего ребенка. И не кроличью. Я знаю, тебе это по средствам. Нет, я не намекаю на то, чем ты подрабатываешь, просто я трезво смотрю на вещи.

Павел швырнул свою салфетку прямо в суп и, не притронувшись к еде, вышел из-за стола.

Он попытался позвонить Морозову домой, но, тщетно прождав в течение пяти минут, положил трубку. После этого Павел сел на кровать и опустошил бутылку водки. Товарищ Соня собралась и ушла на заседание педсовета в какую-то вечернюю школу для безграмотных домработниц. Павел прикончил еще одну бутылку.

Затем он решительно встал – его слегка покачивало из стороны в сторону – и, туго затянув пояс своей меховой куртки, направился к Морозову домой. Павел позвонил в дверь три раза. Никто не открывал. Безразлично облокотившись о стену, он продолжал держать палец на кнопке звонка. За дверью было тихо. Тут Павел вдруг услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. На всякий случай он спрятался в самом дальнем углу лестничной площадки. Шаги стихли этажом ниже, и Павел услышал, как сначала открылась, а потом закрылась дверь. Он смутно осознавал, что его не должны здесь видеть. Достав из кармана свою записную книжку и прислонив ее к стене, при проникающем в подъезд свете уличного фонаря он вывел:

«Морозов, ублюдок!

Если ты не вернешь мне долг до утра, то будешь завтракать в ГПУ.

Надеюсь, ты меня понял.

С наилучшими пожеланиями,

Павел сложил записку и просунул ее под дверь.

По истечении пятнадцати минут Морозов бесшумно вышел из ванной комнаты и на цыпочках прошмыгнул в коридор. Он нервно прислушался. На лестнице было тихо. Вдруг его взгляд привлек слабо различимый в темноте клочок бумаги, лежащий на полу.

Склонившись над лампой в гостиной, Морозов прочитал записку. Он побледнел.

Раздался телефонный звонок. Вздрогнув, Морозов замер как вкопанный. Ему вдруг показалось, что тот, кто находится на другом конце телефонного провода, мог увидеть его с запиской в руке. Он затолкал клочок бумаги в карман и, дрожа от страха, поднял трубку. Звонила старая тетушка Морозова. Тяжело сопя, она попросила денег взаймы. Морозов назвал ее старой сукой и повесил трубку.