Айн Рэнд - Мы живые

– Да, очень… – сказал он, глядя на фигурку в трубочке. – Кира, почему ты не придешь сегодня?

– Понимаешь, дела. Ничего особенного, ты ведь не сердишься?

– Нет, если тебе так нужно. Ты побудешь со мной немного?

– Только недолго, – она сорвала с себя пальто и бросила его на кровать.

– О, Кира!

– Нравится? Сам виноват. Ты ведь хотел, чтобы у меня было новое платье.

Платье было красное, очень простое, очень короткое, отделанное черной лакированной кожей: пояс, четыре пуговицы, плоский круглый воротник и огромный бант. Она стояла, прислонившись к двери, слегка сутулясь. Она показалась Андрею вдруг очень хрупкой и молодой, детское платье облегало ее тело, которое выглядело таким же беспомощным и невинным, как и тело ребенка. Ее спутанные волосы были откинуты назад, юбка открывала стройные ноги, крепко прижатые друг к другу, ее глаза были круглыми и искренними, но улыбка была насмешливой и самоуверенной, а губы широкими и влажными. Он стоял, глядя на нее, испугавшись женщины, которая казалась самой опасной и самой желанной из всех, кого он знал.

Она нетерпеливо дернула головой:

– Ну? Тебе оно не нравится?

– Кира, ты… платье… такое красивое. Я никогда не видел, чтобы женщина так одевалась.

– Ты что-то понимаешь в женских платьях?

– Я просмотрел целый журнал парижских мод вчера в Цензурном бюро.

– Ты смотрел журнал мод?

– Я думал о тебе. Я хотел знать, что нравится женщинам.

– И что же ты почерпнул из него?

– Я хотел бы, чтобы у тебя все это было. Забавные маленькие шляпки. И туфли, похожие на сандалии – состоящие из одних ремешков. И драгоценности. Бриллианты.

– Андрей! Ты ведь не сказал этого своим товарищам из Цензурного бюро, а?

Он засмеялся, пристально и недоверчиво глядя на нее:

– Нет, не сказал.

– Перестань смотреть на меня так. Что с тобой? Ты боишься подойти ближе?

Его пальцы дотронулись до ее красного платья. Потом его губы вдруг уткнулись в ее голый локоть.

Он сидел в глубокой нише окна, а она стояла рядом с ним, в тесном объятии его рук. Его лицо было лишено выражения, и лишь глаза беззвучно смеялись, беззвучно кричали то, чего он не мог ей сказать. Потом он заговорил, уткнувшись лицом в ее красное платье:

– Знаешь, я рад, что ты пришла сейчас, а не вечером. Ведь так много часов мне пришлось бы ждать… Я никогда не видел тебя такой… Я пытался читать и не мог… Это платье будет на тебе и в следующий раз? Этот кожаный бант ты сама придумала?.. Почему ты выглядишь такой… такой взрослой в этом детском платье?.. Мне нравится этот бант… Кира, знаешь, я ужасно скучал по тебе… Даже когда я работаю, я…

Ее глаза были нежными, молящими, слегка испуганными:

– Андрей, ты не должен думать обо мне, когда ты работаешь.

Он сказал медленно, без улыбки:

– Временами лишь мысли о тебе помогают мне в этой работе.

– Андрей, что с тобой?

Но он опять улыбнулся:

– Почему ты не хочешь, чтобы я о тебе думал? Помнишь, в прошлый раз, когда ты была здесь, ты сказала мне о той книге, которую читала и в которой был герой по имени Андрей, и ты сказала, что подумала обо мне? С тех пор я все время повторял себе это, и я купил эту книгу. Я знаю, что это не так уж много, Кира, но… ну… ты ведь не часто говоришь мне такие вещи.

Она откинулась назад, скрестив руки за головой, насмешливая и неотразимая:

– О, я думаю о тебе так редко, что даже забыла твою фамилию. Надеюсь, что встречу ее в какой-нибудь книге. Ведь я даже забыла этот шрам, вон там, над твоим глазом.

Ее палец пробежал вдоль его шрама, скользнул по лбу и разгладил его нахмуренные брови; она смеялась, игнорируя мольбу, которую видела в его глазах.

– Кира, это очень дорого будет стоить – установить телефон в твоем доме?

– Но они… мы… у нас нет электрической проводки в квартире. Это невозможно.

– Мне так часто хочется позвонить тебе. Временами бывает так тяжело ждать, просто ждать тебя.

– Разве я не прихожу так часто, как ты этого хочешь, Андрей?

– Не в этом дело. Иногда… видишь ли… я просто хочу взглянуть на тебя… в тот же день, когда ты уже побывала здесь… иногда даже через минуту, как только ты уйдешь. Когда ты уходишь, я понимаю, что не могу ни позвать, ни найти тебя, у меня нет права даже подойти к твоему дому, словно ты уехала из города. Иногда я смотрю на людей, что ходят по улицам, и я пугаюсь – того, что ты потерялась где-то среди них, а я не могу попасть к тебе, не могу крикнуть тебе поверх всех этих голов.

Она неумолимо сказала:

– Андрей, ты обещал никогда не приходить ко мне домой.

– Но ты позволила бы мне звонить тебе, если бы я выбил тебе телефон?

– Мои родители могут догадаться. И… ох, Андрей, мы должны быть осторожны. Мы должны быть такими осторожными – особенно теперь.

– Почему – особенно теперь?

– О, ну ладно, не более, чем обычно. Но ведь это не так трудно – соблюдать одно лишь условие, просто быть осторожными – ради меня?

– Конечно, нет, дорогая.

– Я буду приходить часто. Я никуда не денусь, даже когда ты устанешь от меня.

– Кира, зачем ты это говоришь?

– Ну, ты ведь устанешь от меня когда-нибудь, ведь так?

– Ты ведь так на самом деле не думаешь, Кира?

Она поспешила сказать: «Нет, конечно, нет… Ну конечно, я люблю тебя. Ты ведь знаешь это. Но я не хочу чувствовать… чувствовать, что ты привязан ко мне… что твоя жизнь…»

– Кира, почему ты не хочешь, чтобы я сказал, что моя жизнь…

– Вот почему я не хочу, чтобы ты говорил вообще.

Она нагнулась и закрыла его рот крепким и сильным поцелуем.

За окном какой-то член райкома медленно играл «Интернационал» одной рукой на звонком концертном рояле.

Губы Андрея голодно двигались по ее шее, рукам, по плечам. Он с трудом оторвался от нее. Он заставил себя легкомысленно, весело сказать, поднимаясь:

– У меня кое-что есть для тебя, Кира. Я готовил это для сегодняшнего вечера. Но теперь…

Он вынул крошечную коробочку из ящика стола и вложил ей в руку. Она стала беспомощно протестовать:

– Ой, Андрей, не надо. Я же просила тебя не делать этого больше. После всего, что ты сделал для меня и…

– Я ничего для тебя не сделал. Я думаю, что ты слишком уж бескорыстна. Вечно только о семье и думаешь. Мне пришлось биться за то, чтобы ты взяла это платье.

– И чулки, и зажигалку, и… Ой, Андрей, я так благодарна тебе, но…

– Ну, не бойся же, открой ее.

Это был маленький плоский флакончик настоящих французских духов. У нее перехватило дыхание. Она хотела возразить. Но она увидела его улыбку и смогла лишь счастливо засмеяться: «Ох, Андрей!»

Его руки медленно двигались в воздухе, не дотрагиваясь до нее, следуя очертаниям ее шеи, груди, ее тела. Рука двигалась осторожно и внимательно, словно создавая статую.