Альва Бесси - Антиамериканцы

— А мы их и не расследуем, поскольку они никого не интересуют.

— Но мне кажется, что расследуете.

— Как и вас, мистер Лэнг, нас интересуют только факты. Похоже, что вы либо очень наивны, либо что-то скрываете от комиссии.

— Меня возмущает подобное…

— Возмущайтесь сколько угодно… Нет возражений Отпустить свидетеля?

— Пожалуйста, позвольте мне закончить.

— У меня вопросов больше нет.

— Но я еще не кончил отвечать, господин конгрессмен. Я имею право…

— Вы имеете свои права, мистер Лэнг, а у комиссии есть свои обязанности перед американским народом. Я склоняюсь к мысли, что имеются все основания привлечь вас к ответственности за оскорбление комиссии. Если вы не забыли, мне неоднократно пришлось делать вам замечания за высокомерное и несерьезное отношение к…

— Позвольте, сэр, я хотел бы сказать, что…

— Вы еще получите такую возможность, мистер Лэнг. Господин следователь, я предлагаю оставить свидетеля в распоряжении комиссии на случай, если мы пожелаем задать ему еще какие-либо вопросы.

— У меня назначение на прием к врачу, господин конгрессмен, но я могу и не пойти. Задавайте мне сейчас ваши вопросы, и я отвечу на них.

— Объявляю перерыв.

Дорога из Барселоны вилась вдоль берега. На протяжении всего пути Лэнга не покидало тяжелое чувство. Начиная с первого апреля в городе распространялись всевозможные слухи. Фашисты наступали на Тортосу, намереваясь разрезать Испанию надвое.

Спустя три дня это казалось уже не только возможным, но и неизбежным. За Таррагоной взору Лэнга открылась мучительно знакомая картина. По мощеной дороге непрерывным потоком двигались на север беженцы, преграждая путь редким военным машинам, которые направлялись на юг: где-то там находился фронт.

Никто, даже начальник штаба, не знал, где проходит сейчас линия фронта. На многочисленных контрольно-пропускных пунктах мрачные, но неизменно вежливые солдаты останавливали машину и проверяли документы.

Сидевший за рулем Клем Иллимен пользовался каждой такой остановкой, чтобы блеснуть богатым запасом испанских ругательств. Это еще больше возмущало Лэнга. Он силился понять, почему его так раздражает удивительная изощренность Клема в испанских ругательствах, но пришел лишь к выводу, что все в Иллимене сейчас действует ему на нервы.

Лэнг и Иллимен дружили уже много лет. В разное время они встречались то в Европе, то в Азии, то в США и всегда поддерживали хорошие отношения. Но сегодня Лэнг должен был признать, что был бы рад, если бы Иллимен вдруг куда-нибудь исчез.

Наблюдая за медленно ползущим на север потоком беженцев, Лэнг думал о том, что его неприязнь к Клему имеет какое-то отношение к присутствию Долорес Муньос, расположившейся рядом с ним на заднем сиденье форда. Он сознавал, что вел себя, как мальчишка, когда, ссылаясь на внушительный объем Иллимена, убедил девушку сесть сзади.

«Черт возьми, почему я ревную? — подумал Лэнг. — Потому, что у него такой рост? Возможно. Бог якобы как-то изрек: Когда говорит мужчина ростом в шесть с половиной футов, женщины к нему прислушиваются». Иллимен с исключительной любезностью относился к худенькой, ростом всего в пять футов Долорес, не давая в то же время ни малейшего повода думать, что питает к ней хотя бы чуточку повышенный интерес. Лэнгу это никак не удавалось.

Долорес была именно той очень маленькой, хорошо сложенной женщиной, о которой он мечтал всю жизнь. Лэнг чувствовал, что и она хорошо относится к нему. Он уже считал себя влюбленным и размышлял, как быть с оставшейся в Нью-Йорке женой. Однако сама Долорес не проявляла по отношению к нему никаких чувств, кроме той теплой дружбы, с которой относилась ко всем корреспондентам, посещавшим ее в учреждении, где она работала под руководством начальника бюро иностранной печати Констанции де ла Мора.

Лэнг все больше и больше выходил из себя всякий раз, когда Клем считал нужным показать, как много он знает испанских ругательств. На первой остановке он ограничился выражением «плевать мне на бога», что было еще терпимо. Но потом Иллимен начал добавлять к этой фразе всякие другие словечки, причем, как догадывался Зэв, умышленно.

Казалось, потоку беженцев никогда не будет конца. Старики и женщины с детьми плелись на север пешком или тащились на повозках, запряженных изнуренными ослами, которых все время приходилось понукать. На повозках громоздились жалкая домашняя утварь, рваные матрасы, старые стулья, кровати, горшки. За некоторыми повозками брели на привязи козы и овцы; они то и дело отвязывались, и людям приходилось гоняться за ними.

Горы, возвышавшиеся с одной стороны извилистой дороги, круто обрывались у побережья Средиземного моря — такого же голубого, как его изображают на открытках. Лэнг повернулся к Долорес, маленькая ручка которой покоилась в его руке. Почти в ту же минуту она взглянула на него, и он принял этот взгляд за хорошее предзнаменование. На лице девушки появилась рассеянная улыбка, и Лэнг почувствовал, как у него заколотилось сердце.

Иллимен, словно у него на затылке были глаза или, несмотря на бешеную езду, он наблюдал за ними в зеркальце с шоферского сиденья, заметил:

— Dolores, cuidado con Lang. Es un lobo.

— Lobo? — переспросила Долорес.

Лэнг криво улыбнулся и сказал:

— Клем говорит, чтобы вы были осторожнее со мной, потому что я волк.

— Уж она-то поймет свой родной язык и без твоей помощи! — расхохотался Клем, который очень часто смеялся, полагая, видимо, что это идет такому верзиле, как он.

— Я не понимаю, при чем тут волк, — сказала Долорес, пожимая руку Лэнга — не из кокетстба, как он решил, а из желания показать, что понимает шутку.

— Мы так называем своего рода донжуанов, — пояснил Иллимен. Долорес улыбнулась Лэнгу и спросила:

— Verdad? [3] Правда? (исп.).

— Он хочет сказать, что я буду жить столько, сколько волк, — неудачно поправил тот Клема. Долорес удивленно взглянула на него и переспросила:

— Perdón? [4] Простите? (исп.).

Лэнг не успел ответить, потому что машину снова остановил солдат, заявивший, что дальше ехать нельзя, так как Тортоса захвачена фашистами. Однако другой солдат сомневался в этом. Иллимен яростно заспорил с обоими и начал совать им документы, подписанные командиром 35-й дивизии генералом Вальтером, пропуск от штаба интернациональных бригад, удостоверение газеты «Нью-Йорк тайме» и все остальное, что у него было в карманах, включая копию товарного чека из магазина «Сулка» на Пятой авеню в Нью-Йорке.

Он бранился и кричал, что ему плевать, если в Тортосе находится даже скотина Франко, что у него, — Клема, важные дела на фронте, что он сопровождает известного американского драматурга Фрэнсиса Ксавьера Лэнга и синьориту Долорес Альбареду Муньос из бюро иностранной прессы республики.