Владимир Яцкевич - Цветок в пыли. Месть и закон

— Нет, — Мина качнула головой и улыбнулась. — Я ведь не живу в Бангалоре и потому не могу рассказывать о том, как туда ехать. У тебя родители в Бангалоре, да?

— Отец. Мама умерла несколько лет назад.

— Прости.

— Ничего.

Помолчали.

— Ты загрустила, кажется?

— Немного.

— А причина?

— Так, личное.

— Какие-то неприятности?

— В прошлом. Я потому загрустила, что о своих родителях вспомнила. Их нет уже.

— Обоих?

— Да.

Это их сближало. Махеш взял девушку за руку, она ее не отняла и ничего не сказала.

— Странный вечер, — произнес юноша таким тоном, что казалось — он извиняется. — Все нас с тобой на грустные воспоминания тянет.

— Это хорошая печаль. Она не ранит сердце. Правда?

— Да.

Улица за университетскими воротами была пустынна и тиха.

— Здесь чудесно, — сказала Мина. — Такое чувство, будто время застыло.

— Ты не ждешь наступления завтрашнего дня?

— Пока не жду.

Они как раз проходили под фонарем. Махеш взглянул своей спутнице в глаза, они были темны и печальны, как обступившая их ночь. В этой ночи можно укрыться, и никто их не найдет. Юноша наклонился и быстро поцеловал Мину в губы. Она отшатнулась, но руку свою не отняла, спросила только:

— Зачем?

— Извини, — смутился Махеш.

Ему не нужно было делать этого, наверное. Что-то изменилось вокруг после поцелуя. Или они изменились?

— Ты сердишься?

— Немного, — призналась после паузы Мина.

— Прости.

— За что?

Улица, по которой они шли сейчас, казалось Махешу знакомой.

— Где мы идем? — спросил он.

— Подходим к дому, в котором я живу.

Он сам испортил этот вечер.

— Ты обиделась все-таки.

— Ничуть.

— Ну тогда погуляем еще?

— Уже поздно.

У знакомых ворот они остановились.

— Прощай, — сказала Мина.

— Нет!

— Что — нет?

— Не хочу слышать слово «прощай». Уж лучше — «до завтра».

— А что завтра?

— Я приду к тебе.

Девушка запросто могла сказать «нет». Это был бы приговор, но Махеш готов был подчиниться.

— Хорошо, — сказала Мина.

— Правда?! Я приду? Ты не сердишься?

— Нисколько.

Он был прощен.

Старый Руп Чанд гордился своим сыном. Его Махеш, его гордость, учился в университете, — не многие соседи с их улицы могли этим похвастаться. И профессия будет престижная — юрист. Адвокатом ли сын станет или судьей, все равно будет уважаемым человеком. Сам Руп Чанд тоже был уважаемым. Он держал лавку на одной из центральных улиц и слыл человеком рассудительным и благочестивым, но, кроме этих прекрасных качеств, он имел еще одно, немаловажное — прозорливость, и эта прозорливость подсказывала ему, что уважение к торговцу — это не совсем то же самое, что уважение к судье. Времена менялись — менялись и герои. Старик видел, как совсем молодые люди, получившие университетское образование, в несколько лет добивались того, до чего ему самому пришлось идти полжизни. Он преодолевал препятствия, падал, снова поднимался, чтобы сделать еще несколько шагов к благополучию, а рядом с ним совсем молодые люди шли, казалось, без помех.

Руп Чанд был мудр и понял, что жизнь, которой он жил, уходит, его Махешу нужно идти другим путем, и этим другим путем стал университет.

Дела в лавке шли неплохо, все было как всегда, день сменяла ночь, а ночь сменял день, но старика все происходящее, кажется, уже не интересовало. Торговля отошла на задний план, все заслонили успехи сына.

Махеш преодолевал курс за курсом, и сознание того, что его сын — парень с головой, переполняло сердце отца гордостью. Тем более что и люди отмечали серьезность и усердие юноши, а недавно даже сам Рай Сахеб, остановив на улице Руп Чанда, поинтересовался, как идут дела у сына.

Рай Сахеб был человеком в городе известным. Известность его, как у всякого уважаемого человека, проистекала от его богатства. Никто не знал, сколько у него денег, но никто не сомневался, что нет в городе человека более богатого, чем он. Когда люди покупали в магазине сладости, то почти наверняка можно было сказать, что сладости эти произведены на фабрике, принадлежащей Рай Сахебу. И магазин, в котором эти сладости продавались, тоже был его собственностью. Ему же принадлежали и машины, развозившие товар по магазинам, и много что еще в этом городе принадлежало Рай Сахебу. Вот почему его внимание к Махешу старый Руп Чанд расценил как добрый знак.

Узнав, что Махеш заканчивает учебу и вот-вот должен вернуться в отчий дом, Рай Сахеб кивнул удовлетворенно и сказал:

— Что ж, его ждет хорошее будущее. Ваш сын умен и образован, уважаемый Руп Чанд. И я был бы рад познакомиться с ним поближе.

Старик поблагодарил Рай Сахеба за добрые слова, с трудом скрыв свое удивление вниманием столь уважаемого человека к своему сыну, и только по возвращении домой ему открылась подоплека происходящего. У Рай Сахеба была дочь, которую звали, кажется, Малти. Она достигла того возраста, когда родители уже задумываются о подборе жениха для своей дочери, не этим ли был вызван интерес Рай Сахеба к Махешу? Руп Чанд хотел надеяться, что дело обстоит именно так, хотя не до конца верил в собственную догадку — слишком желанной она была. Породниться с таким человеком! Можно ли мечтать о чем-то большем?! Поразмыслив, старик решил, что нет ничего невозможного, и стал готовиться к возвращению сына.

А Махеш все не приезжал. Прошли все сроки сдачи экзаменов, наступило лето, пора каникул, а юноши все не было. Состояние ожидания постепенно сменялось чувством тревоги. Руп Чанд не находил себе места, и это даже сказалось на его делах. Он запустил торговлю, но не переживал об этом, потому что единственный его заботой сейчас был Махеш.

Дважды в его дом приезжал Рай Сахеб, они вдвоем по-стариковски неспешно пили чай, беседовали о том, о сем, но разговор неизменно переходил на Махеша.

— Не едет, — жаловался Руп Чанд. — И не пишет ничего, совсем ничего. Где он? Экзамены сдает. Так они давно закончились. Почему же не возвращается?

— Дела задерживают, — отвечал степенно Рай Сахеб.

Он еще ни словом не обмолвился о том, почему проявляет такой интерес к юноше, а то, что интерес есть, Руп Чанд не сомневался. Только раз Рай Сахеб сказал словно между прочим:

— В городском суде освобождается должность помощника судьи. От него в судьи шагнуть проще простого.

Сказал — и сразу перевел разговор на другое, но не таков он был, чтобы сотрясать воздух ничего не значащими словами. Сказанное им тоже к Махешу относилось. Руп Чанд понял это и еще больше укрепился в собственный догадке. Все так шло, как он с самого начала и думал, и только отсутствие сына в отцовском доме все портило.

Старик вздыхал, не таясь, и говорил гостю: