Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

— Садись за стол, пей квас.

На столе стояли глечик и глиняная кружка. Пить сладковатую бурду, именуемую в Кривом Роге хлебным квасом, у меня не было ни малейшего желания. Поэтому, не тронув его, я стал смотреть в окно на раскачивающиеся верхушки тополей. Ждал, когда Ёган вылезет из своего закрома. Он не торопился, и я подошел к окну. На улице, вопреки обыкновению, никого не было. Я вспомнил, что в тот день был футбольный матч. Играли горняки с маркшейдерами, еще одним «интеллигентским» факультетом. Вот где были соседи Ёгана по комнате. Вот почему пусто было и во всем общежитии. Я обернулся, чтобы спросить хозяина, что ж он не пошел на стадион, но именно в этот момент Ёган выполз на свет Божий, а на улице появилась фигура академика. Он шел, сдвинув на глаза шляпу, спокойным, размеренным шагом и уже поравнялся с первым в ряду тополем. Ёган подошел ко мне и задал вопрос, на который не могло быть ответа:

— На хрена они мне?

В руках у него была пара драных галош. Он повертел их, взял двумя пальцами за задники, широко размахнулся и запустил в окно обе сразу, даже не глянув, что происходит внизу. А там шел академик и вскоре должен был поравняться с окном. Галоши описывали траектории, назначенные законами физики. Одна из них прервала полет и повисла на суку, чего и хотел Ёган. А вторая вопреки его желанию продолжала полет, быстро вращаясь и неотвратимо сближаясь со шляпой академика.

Желая предупредить Ёгана, я крикнул:

— Эк! — показав пальцем вниз, присел у окна и уловил все же момент сочного шлепка галоши по шляпе.

Остальное наблюдать не стоило. Нужно было «делать ноги». Ёган дернул меня за руку и метнулся к двери. В коридоре я успел шепнуть ему:

— Замкни комнату.

А на лестнице уже слышался топот — снизу бежали «деды» — вахтеры, сплошь отставные шахтеры. Дежурили они обычно по трое, так что было кому ловить озорников. По другой лестнице, не имевшей выхода на пост вахтеров и на улицу, мы сбежали на второй этаж и заскочили в девчачью комнату. Давясь от смеха, долго отбивались от вопросов девчат.

На следующий день о происшествии от «дедов» стало известно всему институту. Девчата поняли, конечно, кто были их смешливые гости, но в целом все прошло без последствий.

После Малахова жизнь сводила меня с добрым десятком других академиков, включая героя Антарктики О. В. Вялова, министра геологии СССР А. В. Сидоренко и многих украинских академиков. С некоторыми из них знакомство было довольно коротким, порой переходившим в дружбу. Но эта история самая памятная.

Через много лет мы с Георгием Михайловичем работали над одной научной темой по заданию криворожских властей. Но, естественно, мне и в голову не пришло рассказать ему об этом случае.

Настоящего, «живого» министра, правда, бывшего, я впервые увидел, когда уже работал в горах Енисейского кряжа в Тасеевской поисково-разведочной партии, занимавшейся поисками титана. Эта задача вместе с названием партии была передана в Казачинскую геолого-поисковую экспедицию из Ангарской геолого-разведочной.

Мы мыли пески по мелким речкам и ручьям, притокам Енисея и, надо сказать, небезуспешно. Россыпи титана мы нашли довольно быстро, и с неплохими запасами. Но что-то не устраивало начальство экспедиции, да и нашей партии. Титан был, так сказать, «неправильный»: в других местах он образует россыпи вблизи «основных» горных пород, а тут — около гранитов, чего по теории не должно быть.

Чтобы разрешить это противоречие, а заодно определиться, правильно ли работаем, решили пригласить самого крупного тогда специалиста по титану в стране И. И. Малышева. Он, бывший министр геологии, после своей добровольной отставки возглавлял один из НИИ Министерства геологии. Наше начальство откуда-то знало, что Илья Ильич, бывший полевой геолог, на такие приглашения откликается с удовольствием и просит только, чтобы его принимали без особого ухаживания и заискивания.

В один прекрасный день в берег у нашей базы уткнулся катер-ярославец, с которого по крутой сходне сбежали двое. Один, высокий и худой, — главный геолог нашей экспедиции К. В. Боголепов, в недавнем прошлом зэк по знаменитой 58-й статье, а впоследствии член-корреспондент АН СССР и лауреат всяческих премий. Второй — человек среднего роста и такой же толщины в зеленой штормовке и «геологических» сапогах со множеством ремешков и пряжек. За плечами у него был большой полупустой рюкзак. Это и был ожидаемый нами И. И. Малышев.

Я встретил их первым, так как стоял на берегу и, пользуясь предоставленным отдыхом после долгого маршрута, ловил ельцов в Енисее.

Гости, похоже, не предупредили заранее о прибытии, и для встречи уже в «пожарном» порядке с обрыва сбежали начальник партии Борис Лапшин и старший геолог Трофим Корнев.

После церемонии представления, в которую втянули и меня, все поднялись в поселок и уселись в камеральном помещении за столами с расстеленными картами.

А на них на розовом фоне гранитных полей часто и довольно густо были рассеяны мелкие зеленые пятна «основных» пород. Это дало повод Малышеву сразу отмести исповедуемую Корневым «гранитную» гипотезу происхождения титана в россыпях. Не помогли и образцы гранитов с крупными кристаллами ильменита (главного титанового минерала). Малышев посчитал, что титан в этом случае перешел в граниты из переплавленных ими основных пород. Корнев, человек очень упрямый, все не соглашался и что-то ворчал себе под нос.

В конце концов решили посмотреть на месте, а для того утром следующего дня выехать на речку Кимбирку. Там на участке геолога Леонтия Сухорукова работала бутара — устройство для промывки больших проб песков, которые подвозились вьюками на лошадях. Там же были и большие «обнажения» (выходы коренных пород).

Приказали собираться и мне. А сборов-то: взять пробные мешочки для образцов, сменить рыболовные болотные сапоги на легкие кирзовые да сунуть в карман коробочку патронов для малокалиберного карабина-«тозовки».

Утром завхоз Игорь Зорин подал к конторе заседланных лошадей под началом молодого парнишки-конюха. Поехали вчетвером: Малышев, Корнев, я и этот парнишка.

Первые четырнадцать километров ехали по старой приисковой дороге в густом смешанном лесу, уже частично сбросившем листву. Только отдельные березы не пожелали расстаться со своим парадным осенним золотым нарядом. Да редкие рябины и кусты черемухи пламенели пурпуром. Зато пихты, ели да редкие там кедры берегли свою зелень. Ярко-зеленой была и трава на болотинах. Дорога все время шла в гору — взбиралась на высокие террасы Енисея. И он проглядывал местами через лощины стальной полосой, окаймленной пестрой тайгой. На дороге кое-где сохранились настоящие полосатые верстовые столбы.