Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

Гоша вдруг вспомнил:

— Где там наши Лупиняки, что делают?

— Не поминай черта к ночи, — отозвался дядя Степа.

— А что, задали мы им задачу. Небось до сих пор гадают, куда мы делись.

— Не такие они дураки, в первый же день разобрались. До сих пор не пойму, почему они за нами не погнались. Такие варнаки, а нас отпустили…

Переночевали мы нормально, а утром обнаружили, что бабье лето вернулось. Солнце играло на всей километровой ширине Енисея, по которому шли белые теплоходы и караваны барж. По песчаному берегу бегали кулички-сороки, сверкая белыми манишками при черных фраках, и оглушительно пищали. Прибрежные кусты тальника шуршали под легкими порывами верховки. От проходящих судов на песок набегали крутые волны и смывали наши следы.

После плотного и сытного завтрака, компенсировавшего вчерашний недоужин, случившийся из-за усталости и темноты, мы бодро двинулись по луговой дороге, невесть кем проложенной по правому берегу Енисея в нужном нам направлении. Что дорога луговая, видно было по остаткам сена на месте нашей ночевки, где его, видимо, грузили на лодки.

Идти было легко и даже весело: светило солнце, было тепло, воздух чист, все страхи и опасения остались позади, а впереди — несколько десятков километров и дом. То есть, конечно, просто полевая база, но для нас она и была теплым и родным домом.

Правда, надо было еще форсировать три или четыре притока Енисея, а он тоже был высок и, наверняка, сильно подпирал эти речки, включая знакомую уже Веснину, но бояться авансом не стоило. Пятнадцать километров до устья Весниной мы прошли за какие-то два часа. Только в одном месте потеряли было дорогу, свернувшую на скошенный участок, где еще стояли не увезенные стога. Но быстро нашли нужное слабо наторенное продолжение и дальше шли без приключений.

Наконец, ряд густых кустов поперек нашего пути известил, что мы подошли к Весниной, на другом берегу которой возвышался ярко окрашенный суриком и белилами домик бакенщика, хорошо знакомый мне по прежнему маршруту. И сам хозяин стоял рядом и смотрел в нашу сторону. Он окликнул нас и побежал показать брод через речку, выглядевшую довольно глубокой и суровой. Мы взгромоздились на лошадей поверх вьюков и через пару минут стояли рядом с бакенщиком, который был откровенно рад нашему появлению.

Этого тридцатилетнего чернобородого крепыша по имени Эдик мы с Гошей хорошо запомнили со времени первой встречи, когда мы пришли к нему после того, как «сделали» Веснину. обессиленные, измученные и полуголодные, так как из продуктов у нас оставалась приевшаяся импортная тушенка, сгущенка да вермишель. Он оказался настолько гостеприимным и радушным хозяином, что даже меня, видевшего в Сибири всякое, удивил и очаровал. Накормил великолепной стерляжьей ухой, жареной дикой уткой с отменным домашним хлебом, укропчиком и петрушкой.

Да и в лодку, а мы были с «резинкой», положил узелок с какими-то яствами. Тогда с ним здесь были жена и две прелестных дочки пяти и трех лет. Они от него почти не отходили. Не знаю, как он плавал на своей моторке ухаживать за бакенами и створами. Мы тогда попытались отдариться остатками своих консервов, особенно надеясь на сгущенку: девочкам она очень понравилась, но, конечно, наш дар не шел ни в какое сравнение с его угощением.

Эдик повел нас к дому, приговаривая:

— Ну вот, а говорили, не увидимся… Известно же, гора с горой… И пришли все-таки. Я так рад.

На площадке перед домом, где в прошлый раз играли девочки, было пусто, только валялись старая куколка и игрушечная лопатка. Я не утерпел:

— А где твое семейство? То было полно, а то пусто.

— Жена к своей матери поехала в Ачинск.

— Жаль, жаль. Слушай, Эдик, прошлый раз, когда знакомились, я не спросил тебя — ты местный, красноярский, или приезжий откуда?

— Как говорят украинцы, тутэшний. Коренной чалдон. Прадеды были с Чалки и Дона. Так у нас говорят. А что?

— Да ничего. Тоскливо, наверное, одному тут куковать?

— Чего ж веселого. Всей радости — приемник в доме, да когда кто-нибудь забредет, вот, как вы. Ну, иногда наша обстановочная бригада заедет, привезут новые бакены или батареи к ним. А то сам на рыбалку съезжу. Вот и все радости.

Мы развьючили коней и пустили их на лужайку за крошечным ухоженным огородиком позади дома. Сами зашли внутрь его. В сенях лежали фонари для бакенов, висели сети и пара самоловов. Дядя Степа, едва не разбивший лоб о низкую притолоку, указал на них:

— Браконьеришь помаленьку?

— А куда без этого. Все, что нам, бакенщикам, осталось. Даже рыбнадзор видит и не придирается. Только торговать не дают. Иногда какой теплоход станет да пришлет капитан матросов за красной рыбкой, вот и весь доход с этого дела.

Эдик принес глиняный кувшин с хлебным квасом, извинился и вышел. Вскоре мы услышали стук топора. Еще через какое-то время Эдик вернулся, включил батарейный приемник «Родина», стоявший на тумбочке в изголовье семейной кровати, и сказал:

— Вы в тайге, небось, отвыкли от цивилизации, так хоть у меня послушайте, что в мире творится, да скоро концерт по заявкам будет — музыкой развлекитесь. А у меня еще дела хозяйственные есть. Скоро приду.

И опять ушел. На сей раз он отсутствовал минут сорок, а когда пришел, объявил:

— Через часок баня будет готова. Она у меня крошечная, но нам с моими хватает. Да и вы, думаю, не подеретесь, а после тайги да мошки она вам не помешает.

Это была сама правда. Мошка, как ни мало мы обращали на нее внимания, изрядно наела нам запястья и лодыжки в сапогах, словом, везде, где одежда туго прилегала к телу. Такой уж нрав у этих мушек размером с булавочную головку с белыми кончиками лапок — в белых тапках, как шутила наша братия. А спасает от вырванных ею кусочков кожи и расчесов только добрая парная баня. Поэтому предложение Эдика было просто царским подарком.

Мы шумно поблагодарили щедрого хозяина и начали рыться в своих рюкзаках в поисках чистого белья и мыла. Я хотел было послать Гошу за вениками, но Эдик предупредил мое намерение:

— Насчет веников и вехоток (мочалок) не хлопочите — все есть. Да и мыло свежее тоже. Наши обстановщики третьего дня привезли. Как раз «Банное».

Отказываться от такого приглашения мы не стали, хотя дядя Степа и строил какие-то гримасы. Но уж очень соблазнительно было побаниться после всего пережитого. Не через часок, а спустя полтора, мы торжественно вступили в почти примыкавшую к дому действительно крошечную баньку, в которой, тем не менее, все было настоящим: полок на одного человека, лавки вдоль стен, печка с каменкой и котлом-полубочкой.

Сначала мы все трое уселись на нижний полок, приступочку, посидели немного, потом опять же втроем переместились на верхний, уже собственно полок. Там прогрелись до первого пота, и только затем началось главное действо: дядя Стена улегся во всю свою немалую длину, так, что ноги торчали над котлом, а мы с Гошей принялись охаживать его в два веника. А он все просил: