Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Еще оставалась слабая надежда, что нас все же не сделают arguidos. Возможно, наша готовность остаться в Португалии, чтобы ответить на любые вопросы, нарушит их планы представить нас в плохом свете перед лицом общественности. Может быть, разговор, состоявшийся 8 августа, когда они явно хотели выжать из меня признание, был первой ласточкой, но когда попытка сломать нас не удалась, они решили сменить тактику. Отмечу, что давление, оказываемое на нас, не уменьшалось, и в прессе каждый день появлялись все новые и новые обличительные статьи. Как я уже сказала, надежда не стать arguidos была слабой.

К следующему дню я подготовилась должным образом: одежда, душ, прическа, даже сама себе сделала эпиляцию воском. Это покажется глупостью, но я думала, что, если буду чувствовать себя уверенно, это поможет мне. И вообще, как я должна была готовиться к разговору с полицией о похищении моего ребенка, да еще на иностранном языке? Все, что я могла, — это рассказать всю правду — снова — и надеяться, что их интересует именно правда.

«Господи, первое и самое главное: благослови и сохрани Мадлен. Пожалуйста, помоги ей вернуться к нам как можно скорее. Сделай нашу семью полной и дай нам сил пройти через это испытание».

Ночью подул сумасшедший, злой алгарвийский ветер. Жутко завывая, он носился вокруг виллы и хлопал ставнями. Неудивительно, что ночь не принесла успокоения. Мы проснулись в четыре утра. Пролежав без сна до восьми, мы встали и увидели за окном группу португальских репортеров и операторов с камерами.

Мне нужно было прибыть в полицейское отделение в Портимане в два часа дня. Утром мы занялись обычными делами и отвели Шона и Амели в Клуб для малышей, вернее, к приемной администратора. Потом сходили в Носса Сеньора да Луш, где полчаса молились. Репортеры от нас не отставали. Хорошо хоть, когда мы вошли в церковь и закрыли за собой дверь, нас оставили в покое, и мы получили возможность сконцентрироваться на том, зачем туда пришли. Мы горячо молились за Мадлен, просили у Бога силы и справедливости.

Мы дождались в церкви начала англиканской службы в 9:30, которую, как обычно, отправлял Хейнс. Он и все присутствовавшие в то утро прихожане были к нам добры и заботливы. Мы поблагодарили их за поддержку и попросили не забывать о главном — о поисках Мадлен — и упоминать ее в своих молитвах.

Джерри позвонил моей маме, чтобы объяснить, что происходит и чего можно было ожидать, включая вероятность объявления нас arguidos . Разумеется, она ужасно расстроилась. Я знаю, какими беспомощными почувствовали себя наши родители и что это приумножило их страхи и отчаяние.

Странно, но я была совершенно спокойна. Думаю, тогда я все делала «на автопилоте», отчего включились мои внутренние резервы, и я обрела спокойствие, на что не рассчитывала. Материнский инстинкт, желание защитить своего ребенка оказались сильнее страха, и мне стало понятнее, что нужно делать и как себя вести. Даже сейчас, через несколько лет, когда я думаю об этом, возвращается то же самое ощущение. Мои воспоминания о том дне не окрашены какими-либо эмоциями. Мне кажется, что положение, в котором мы тогда оказались, было настолько исключительным и настолько абсурдным, что мой разум с трудом воспринимал происходящее как реальность. Я будто покинула свое тело и наблюдала за развитием событий со стороны, мне представлялось, что все это происходит не со мной.

В 13:15 Джерри подвез меня к полицейскому отделению в Портимане. Со мной для моральной поддержки поехала Триш. У входа в отделение собралась огромная толпа. Помимо вездесущих репортеров, фотографов и операторов с камерами, там была тьма зевак из местных. Жюстин, в ярком синем платье, с трудом пыталась управлять толпой. Джерри поцеловал меня и шепнул: «Люблю тебя», и я в сопровождении Триш направилась к двери. Не успела я сделать и двух шагов, как дорогу мне преградила стена из тел и громадных фотообъективов. Но если они хотели избежать столкновения с идущей напролом матерью, им пришлось бы отступить. Так и произошло. Они в смятении шарахнулись назад, наступая друг другу на ноги, спотыкаясь и падая, так как я шла, не замедляя движения.

Внутри меня уже ждали Карлос Пинта де Абреу и его ассистентка София. Он сообщил, что уже успел поговорить с Луисом Невесом, и разговор этот не предвещал ничего хорошего. Не самая ободряющая новость для начала.

В 14:30 с получасовым опозданием появился Рикарду Паива. Вручив мне список переводчиков, он сказал, что я должна выбрать кого-то из них. Мало того, что это не было сделано заранее, какой был в этом смысл? Какая разница, кого я выберу, если я не знаю ни одного человека из этого списка? Я указала на первое имя в списке. По крайней мере, эта женщина жила в Портимане, и мне не придется ждать несколько часов, пока кто-то доберется сюда из Лиссабона или откуда-то еще.

В сопровождении Карлоса, Софии и переводчицы, которая оказалась дамой лет шестидесяти родом из Мозамбика, в 14:55 я наконец вошла в кабинет, где меня должны были допрашивать. В кабинете меня ждали три офицера судебной полиции. К Жоао Карлосу и Рикарду Паива присоединился Паулу Феррейра, которого я увидела тогда в первый раз. Большую часть вопросов задавал Жоао Карлос. Я старалась отвечать как можно подробнее. Начал он с нашего первого вторника в Португалии, потом перешел к среде и наконец к ужасному четвергу. В какой-то момент в начале допроса было зачитано несколько фраз из моих самых первых показаний, которые я дала 4 мая. Мои слова были переданы не совсем правильно, и я объяснила офицеру, что при переводе смысл сказанного мною несколько исказился.

К моему изумлению, это замечание привело в негодование переводчицу. Она оборвала меня: «Что вы хотите этим сказать? По-вашему, мы, переводчики, плохо выполняем свою работу? Переводчики переводят только то, что вы говорите!» Я остолбенела. Помимо того, что в данном случае она была неправа (ничего подобного у меня и в мыслях не было), насколько я понимаю, переводчики должны переводить, а не вмешиваться, не так ли? Мое доверие к ней поубавилось.

В пять часов сделали пятнадцатиминутный перерыв, который я провела, стоя в коридоре у двери кабинета. Ко мне подошел Карлос и посоветовал быть не столь категоричной в ответах. Очевидно, он имел в виду мою реакцию на некоторые утверждения свидетелей, зачитанные мне допрашивающим офицером, о том, что они видели меня или Джерри там-то и там-то, делающими то-то и то-то. Эти утверждения не соответствовали действительности, и мне было непонятно, почему, обнаружив неточность, я не могла сказать об этом. Несмотря на то что позиция Карлоса меня несколько обеспокоила, во время допроса я старалась помнить о его совете. Но это заставило меня усомниться в своем адвокате.