Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Мы, как и Роберт Мюрат, будем оставаться arguidos до тех пор, пока кому-то не предъявят обвинение или дело не будет закрыто. Согласно новому уголовному кодексу, следствие не могло продолжаться дольше восьми месяцев, но полиция или прокурор могли потребовать продления срока, если считали это необходимым. Это означало, что жить с этим нам придется еще долго.

Несколько следующих недель мы только то и делали, что разговаривали по телефону, рассылали письма, ездили на встречи. Все это перемежалось часами, проведенными в кабинете перед монитором компьютера за сбором информации. Мы работали по шестнадцать часов в сутки и часто ложились — даже не ложились, а падали на кровать от изнеможения — часа в два ночи. Мы редко выходили из дома, разве что для того, чтобы с кем-нибудь встретиться или погулять с детьми в парке. Еще нам удавалось втискивать в наш напряженный график короткие, освежающие голову пробежки и посещение местной церкви. Нас отвлекало и то, что пора было приучать Шона и Амели пользоваться горшком, что оказалось нелегким делом.

Нам предстояло принять много непростых решений, и это усиливало наши боль и тревогу. Любое предпринятое нами действие было необходимо предварительно как следует обдумывать. Поймут ли люди, почему мы так поступаем? Поддержат ли нас? Или же в нашем поведении СМИ опять найдут злой умысел, что снова увеличит количество клеветников?

Главными и самыми неотложными задачами для нас были обеспечение безопасности наших детей и других членов семьи, подготовка защиты с адвокатами и попытки заставить прессу прекратить публиковать лживую информацию.

Начали мы с того, что позвонили нашему семейному врачу. Мы хотели связаться с социальными службами, предваряя тот интерес, который они могли проявить к нам. В свете газетных публикаций и нашего статуса arguido , мы понимали, что власти под давлением общественности могут озаботиться благополучием близнецов. Все это было несправедливо и казалось каким-то безумным сном, но у нас не было выбора: мы вынуждены были противостоять натиску. Доктор пришел к нам в понедельник, и мы обговорили с ним сложившуюся ситуацию.

В газетах появлялись дикие истории о моей «хрупкой» психике, о моей «неспособности справиться» со своими «гиперактивными» детьми, о том, что у меня проблемы с приемом пищи и что я пачками глотаю успокоительное. Все это — совершенная чушь! Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что к нашему семейному врачу никто не обращался за информацией. Полицию наша медицинская история не интересовала, и никто у врача не спрашивал, здоровы ли мы, принимаем ли какие-нибудь лекарства, что мы за люди, что он думает о нас самих и о том, какие мы родители.

Через три дня мы встретились с социальным работником и местным чиновником из службы защиты детей. Общение было очень формальным, и хотя они старались держаться как профессионалы, было заметно, что разговор с нами им неприятен. Это нас не удивляло. Мы ожидали такого к себе отношения, принимали это и ничего не скрывали.

Местная полиция наведалась к нам в первый же день по приезде. Говорили в основном о нашей безопасности. Наш дом оснастили сенсорной сигнализацией. Если бы кто-нибудь проник в здание, сигнал поступил бы в полицейский участок, и полиция была бы у нас через считанные минуты. Также нам дали персональные сигнализации, которые мы должны были всегда носить с собой. Мой отец со своим другом нарастили на пару футов забор вокруг нашего сада, таким образом высота стены, защищавшей нас от потенциальных незваных гостей (в том числе и фотографов, которые уже дежурили вокруг нашего дома) достигла двенадцати футов. На все окна мы повесили жалюзи, чтобы хоть как-то оградить свою частную жизнь от посторонних глаз. Примерно через неделю «Контрол рискс» прислала к нам техника, который проверил наши телефоны и все комнаты на наличие прослушивающих устройств. Если бы мы могли вернуться обратно в май и увидеть, что с нами произойдет в недалеком будущем, мы бы решили, что попадем в иной мир.

Журналисты пару дней не отходили от нашего дома, но потом согласились переместиться в конец тупика. Там они дежурили на протяжении трех последующих месяцев. Где-то должен храниться целый архив великолепных фотографий, на которых я въезжаю в наш тупик и выезжаю на дорогу. Могу только догадываться, сколько неудобств постоянное присутствие прессы доставило нашим соседям. Впрочем, они вынесли это испытание стоически, и мы от них не видели ничего, кроме добра и поддержки.

И снова наши родственники, друзья и соседи пришли нам на помощь: они ходили в магазин, делая необходимые для нас покупки, и убирали в доме, стирали и гладили, проверяли почту и возились с детьми, а когда это требовалось, выслушивали наши жалобы и утешали нас в своих объятиях. Как и в Португалии, на Шоне и Амели, к счастью, этот полуорганизованный беспорядок не отразился, за что я не устаю благодарить судьбу. Они играли в доме и во дворе, в гостиной и в спальне, оставляя после себя разбросанные игрушки и эхо звонкого смеха. Но неприятная необходимость думать о защите не только отвлекала нас от поисков Мадлен, но и лишала возможности проводить достаточно времени с близнецами.

Мы пробовали специально отводить какие-то часы, чтобы сходить с ними в бассейн или посмотреть DVD, но это случалось гораздо реже, чем нам хотелось. Так что неудивительно, что поначалу они плохо спали и часто приходили в нашу спальню под утро. Мы не запрещали им забираться к нам на кровать. Приятно было ощущать их маленькие тела рядом, пусть даже в такой ранний час.

Во вторник, 11 сентября, в 8 утра мы провели «конференцию по телефону» с Майклом Капланом, Ангесом Макбрайдом и Жюстин. Было решено, что Жюстин и Ангес встретятся с редакторами ведущих изданий, и Ангес втолкует им, что не существует ни единого доказательства нашей причастности к исчезновению Мадлен.

Действия Ангеса и Жюстин не принесли результатов. Рассказы о собаках и крови, услышанные, как всегда, от анонимных «источников, близких к следственной группе», продолжали появляться в прессе, подкрепленные слухами о каком-то якобы найденном «клоке волос». Появлялись ошибочные сообщения о «стопроцентном совпадении» между образцами, взятыми из машины и ДНК Мадлен. Даже если бы это было правдой (а это не так), ДНК Мадлен могла попасть туда самым невинным образом, например с ее одежды, игрушек или других принадлежавших ей вещей.

Поскольку полного совпадения не было, мне самым вероятным (и наверняка более рациональным, чем предположение о том, что мертвое тело могло попасть туда через три недели после исчезновения) объяснением наличия некой ДНК в машине кажется то, что эта ДНК была моя, Джерри, Шона или Амели. Поскольку Мадлен, как и близнецы, унаследовала ДНК от Джерри и меня, структура ее ДНК сходна с нашей. Да только никому до этого, похоже, не было дела.