Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

Через час мы вернулись в патио, сели за наш столик и стали смотреть на какие-то новые игры, затеянные вокруг бассейна и в самой воде. Все произошло так легко и просто, как будто и не было ничего. Я восхищенно рассказывал о том, что мне якобы никогда не приходилось читать ничего, подобного сочинению Джоанн, а когда Николка шепотом поинтересовался, неужели мы только читали, я ответил:

— Нет, мы хотели еще порисовать акварелью, но решили перенести на завтра.

Совершенно забыв про свою примадонну, Николка напропалую ухлестывал за Энджи, но потом, когда он с ней танцевал, между ними вышла какая-то размолвка, и Энджи, подойдя к Джоанн, сказала, что смертельно устала и хочет лечь спать. Когда канадки ушли, я спросил у Ардалиона Ивановича, не заметил ли он каких-либо показаний на своем приборе.

— Нет, — ответил он, — стопроцентный голяк.

— Динамо она, твоя танцовщица, — сказал Николка. — Не приедет.

— Поматросила, — сказал врач Мухин с достоинством.

— Эх, — горестно вздохнул Николка, — до чего же на свете много динам.

— Ты думаешь? — откликнулся я. — А между тем взгляни: крокодила-то они забыли. Случайно ли?

— Считаешь, с намеком? — оживился Старов. Рассмеявшись, он хлопнул меня по плечу, извлек из бассейна резиновое чудовище и понес его в названный мной номер гостиницы.

В полночь мы все, кроме Николки, вернулись в наш «Виндсор». Я уже лег спать, когда пришел и Николка. Он был наигранно весел.

— Ну как? — спросил я. — Удалось?

— Более чем, — ответил он.

— То есть?

— С обеими сразу.

— А вторая-то зачем тебе понадобилась? Она ведь далеко не красавица.

— Ты был прав. Они не просто подружки. И в этом, старик, такой шарм!

— Во-первых, скажу тебе, ох и развратная же твоя морда! А во-вторых, добавлю, ох и врун же ты!

Николка не выдержал испытания и расхохотался:

— Гады вы, сатирики, все сечете!

— Известное дело, мы сечем, а вы — наши насекомые. Где же ты пропадал столько времени?

— В том-то и дело, что эти канадские динамомашины битых два часа на холостом ходу меня крутили. Все потешались над тем, как я произношу их поганые английские слова. Правда, угостили кофе с ликером «Амаретто». Вообще-то они хорошие девчонки. Мы довольно мило посидели. И эта Джоанн, кстати, не такая уж уродина, как ты думаешь. У нее такие глазки умненькие, она иногда так посмотрит, что прямо залюбуешься.

— Все понятно. Страдания молодого Вертера перекинулись от Украины к Канаде. А ведь еще не стерлись башмаки… Хотя, что я говорю, мы же тебе как раз новые башмаки купили. Хороший рецепт для безнадежно влюбленных — купи себе новые ботинки, и предмет страсти моментально забудется.

Николка тем временем улегся в постель и оттуда вздыхал.

— А ты знаешь, — сказал он наконец, после некоторого молчания. — Если честно, то я никого бы сейчас не хотел, кроме моей Танечки. Представляешь, после всего уж, что между нами было плохого, засыпаю и вижу, как она подходит ко мне, смотрит ласково и кладет мне руки на плечи. Понимаю, что обратной дороги нам друг к другу нет, а все равно в душе остается только хорошее, и оно согревает.

— Для того и душа, чтобы в ней только хорошее оставалось. Ведь душа — не помойка, не место для хранения отбросов.

— Это ты прав, хоть и циник. Представляешь, я тут полмесяца назад приезжаю к ней, а у нее в квартире как было все год назад, когда мы с ней разбежались, так до сих пор и стоит — ни на грамм ремонт не продвинулся. Обои, линолеум, паркет, все стоит нетронутое. Я спрашиваю: «Что же ты ремонт не делаешь, у тебя же есть деньги?» А она мне: «Ну да, я сделаю ремонт, а ты у меня эту квартиру оттяпаешь и привет!» Вот глупая! Я же ей слово дал, что не буду претендовать на квартиру. И мне жалко ее так стало. Говорю: «Давай начнем все заново?» А она мне, знаешь, что сказала?

— Что?

— «Не могу, — говорит, — столько злобы на тебя накопилось, что уверена — на второй день все всплывет и заново начнется».

— Это на тебя-то злоба? За что же?

— Ну как за что? За то, что пять лет не мог добиться этой квартиры, что пять лет мы с ее пьяницей-отцом жили. А потом — что не сразу в обставленную квартиру привез, что безденежье, что долги. С одной стороны, она понимает, что я не виноват, а с другой — бабий инстинкт ее жжет: раз муж, значит должен обеспечивать. Это ж у них подспудное.

— Ладно, Никол, плюнь. Я уж так обрадовался — думал, ты и в самом деле в эту Ларису-актрису влюбился.

— А кто тебе сказал, что не влюбился? Может, как раз и влюбился. Вот встретимся с ней в Асуане, и узнаем.

— «Завтра мы встретимся и узнаем, кому быть хозяином здешних мест», — чтобы сделать Николке приятное, процитировал я его любимого поэта.

— Во-во.

— А ты знаешь, — все-таки потянуло меня за язык, — ведь сада Эзбекие, оказывается, уже давно не существует.

— Да знаю, — вздохнув, отозвался мой друг. — Я это еще раньше знал, еще до того, как мы сюда приехали.

На следующий день с утра до обеда никаких экскурсий не было, и мы снова отправились загорать в патио при гостинице «Савой». Там нас ждало небольшое удивление — оказалось, что когда приходишь второй день подряд, то билет в патио уже стоит не один доллар, а три. Ясное дело, это они на ходу сочинили, видя, как нам понравилось сюда ходить. Плюнув, мы заплатили за четверых двенадцать долларов и целых пять часов наслаждались купанием в бассейне и осторожными солнечными ваннами. В качестве наглядной агитации о соблюдении осторожности перед нами неподалеку от наших лежаков и шезлонгов страдала облупленная и обгорелая немка, которая без конца намазывалась всякими мазями и жалобно кряхтела.

Наши вчерашние канадки так и не появились, не говоря уж о коварной Закийе Азиз Галал. Ночь, проведенная мною с ней в «Индиане», уже начинала казаться мне выдуманной, приснившейся. Мне все труднее становилось ощущать прикосновения к ее телу, оживлять ее поцелуи, чувствовать всю ее. Желание продолжения жизни стало во мне побеждать жажду нового обладания этой женщиной. Моя кожа, хорошо пропекшаяся на луксорском солнце, жужжала как пчела, радующаяся обилию соков.

Николка все-таки пару раз наведывался к канадкам, но их не было в номере — как видно, уехали на экскурсию.

Мы уже собирались уходить из «Савойи» к себе в «Виндсор» обедать, когда к нам подошел портье и спросил:

— Can I speak to Mr.Mamonin? [37] Могу ли я поговорить с мистером Мамониным? (англ.).

Я взволнованно спросил, что ему угодно.

— Sir, we had a telephone talk with Mss. Aziz Galal. She asked to tell you only one word: «Elephantine» [38] Сэр, у нас был телефонный разговор с мисс Азиз Галал. Она просила передать вам только одно слово: «Элефантина» (англ.). .