Стерьо Спассе - Они были не одни

— А не пойти ли и нам туда? Так жарко, что жать невмоготу. Подождем, пока спадет зной. А ну, идемте! — и с этими словами несколько девушек поднялись и пошли к полю Залле.

Теперь песня раздавалась еще громче, еще сильнее зазвучали в ней гнев и угроза. Звуки ее разносились по межам и полям, достигали озера, и казалось, что этот гневный призыв исходит от самой земли, от вод озера, от колосьев, испепеляемых солнцем…

— Чего это мужичье так разоралось?.. Мешают нам разговаривать… — сердито проговорил Кара Мустафа.

Рако Ферра в ответ только покачал головой:

— Я уверен, что это затеял сорванец, сын Ндреко.

— Кто бы ни затеял, но за такие песни им надо ребра переломать! Про кого осмеливаются петь эти хамы? Про бея, про эфенди! Оскорбление для этих благородных имен, что презренное мужичье осмеливается упоминать их в своих песнях! Разве не правда? — раздраженно ворчал Кара Мустафа, жуя бюрек с сыром.

Рако кивнул в ответ. А Яшар, уплетая бюрек, по-видимому, не слышал ни песни, ни последних слов Кара Мустафы.

— Вот это бюрек! Хорош! — воскликнул он, покончив с едой. Затем достал коробку с табаком, скрутил сигарету и закурил.

— Рады сегодня крестьяне — ишь, как распелись! — сказал он и растянулся на спине.

— Знаешь, Рако, что мы должны сделать? Пойдем и разузнаем, кто зачинщик. Что ты на это скажешь, Яшар? — спросил Кара Мустафа.

— Делайте, что хотите, а меня клонит ко сну. Вот докурю и вздремну малость. А вы идите, — откликнулся Яшар, даже не сдвинувшись с места.

Рако Ферра тоже не улыбалось предложение Мустафы.

— Отправляйся с пойяком, а мне нужно похлопотать по хозяйству.

Кара Мустафа не настаивал. Он опоясался патронташем, взял в правую руку ружье, сунул в рот трубку и, захватив с собой пойяка, двинулся в путь.

Переходя с межи на межу, они добрались до поля Залле.

— Послушай, надо бы в роще пошарить: не прячут ли там мужики снопы? Смотри же, не забудь!

— Будет исполнено, эфенди!

Девушки, едва увидели Лешего и пойяка, сразу оборвали песню и, встревоженные, стали о чем-то шептаться…

— Что же вы замолчали, голоса лишились, что ли? Пойте же! Повторите еще раз, чтобы лучше запомнить слова. А что до опингов, так я каждой из вас починю, если они у вас порвались. Ну, давайте петь, — раздался громкий голос Гьики.

Он сидел в сторонке и тачал шилом порванный опинг. Рядом с ним, с малюткой на руках, сидела его жена Рина. Ребенок тянулся к матери и обнимал ее своими маленькими пухлыми ручонками.

Но девушки словно онемели.

— Ну, что же вы? Или уже успели позабыть? Вот как начинается песня… — и Гьика запел:

— Эй, Гьика! Что ты здесь делаешь? — перебил его пойяк.

Гьика хотел было встать, но раздумал. Бросив пренебрежительный взгляд на подошедших, он сделал вид, что ищет упавшее на землю шило, и спокойно ответил:

— Разве не видишь? Чиню опинги!

Между тем девушки одна за другой разошлись в разные стороны. Гьика и его жена остались наедине с непрошеными гостями. Гьика продолжал чинить опинги.

Кара Мустафа взглянул на молодую женщину.

«Красивая баба!» — подумал он.

Ребенок потянулся ручонками к серебряной цепочке и патронташу на груди кьяхи. Тот улыбнулся, обнажив свои клыки, и наклонился к ребенку: ему хотелось поближе посмотреть в лицо красивой матери. Но, увидев перед собой рожу Кара Мустафы, мальчик испугался и разразился громким плачем.

Кара Мустафа скривил губы. «И из этого вырастет такой же разбойник, как и его отец!» — решил он. Посмотрел по сторонам, и снова взгляд его устремился к Рине. Хотел найти какой-нибудь предлог, чтобы завязать беседу и побыть около нее подольше, но ничего не придумал. А этот наглый мужик сидел, скрестив ноги, словно ему и дела никакого, что перед ним кьяхи бея! Но он не решился как следует отругать Гьику — оробел, словно эта ясноглазая красавица околдовала его. Мустафа подмигнул своему спутнику: пойдем дальше!

— Прощай, Гьика! Счастливо оставаться! — сказал пойяк.

— Счастливого пути! Ах, забыл предложить вам сигарету! — крикнул им вслед Гьика, когда они уже отошли довольно далеко.

— Каков наглец! Как задирает нос! Даже не поднялся с места при моем приближении!.. Но я еще ему покажу, голову сверну этой свинье!.. — возмущался и грозился Леший, возвратившись под чинару, где его дожидались приятели.

— Ты еще услышишь о нем! — сказал Яшар, протирая глаза после сна.

— Давно пора за него взяться! — со своей стороны заметил Рако.

— Пусть только осмелится!.. Не знаю, как я удержался и не набил ему морду. Не будь там женщины, я бы это сделал. Но, даю вам слово, скоро он будет в струнку вытягиваться, едва меня завидит на расстоянии пятидесяти шагов! Меня зовут Кара Мустафа, и я из Мокры! — закончил разгневанный Леший, ударив себя кулаком в грудь.

Кьяхи снова двинулись в обход. Почти все крестьяне в это время обедали. Кьяхи подошли к участку Зизела. Пятнадцать человек — мужчины, женщины и дети — сидели в кругу и ели. У каждого в руке был кусок кукурузного хлеба, немного творога и лук. К этому — соль и перец. Почувствовав запах лука, кьяхи сморщили носы.

— Просим с нами откушать! — обратился к пришедшим глава семьи Зизел, и все его домочадцы приподнялись со своих мест.

— Спасибо, спасибо! — поблагодарили кьяхи, приложив руки к груди, и тут же отправились дальше — на участок Боко.

Семья Боко состояла из семи душ — четырех женщин, двоих мужчин и ребенка. Ребенок, у которого рот был набит кукурузным хлебом, увидев кьяхи, задрожал от страха и спрятался за спину матери.

— Обедаете? — спросил Леший, покручивая усы.

— С твоего соизволения, обедаем, кьяхи эфенди! Окажи честь, откушай с нами! — ответил Боко.

— Спасибо, спасибо! Ешьте себе на здоровье! — отказались от угощения кьяхи и, заткнув пальцами носы, пошли дальше.

Так побывали они на полях и Мало, и Шемо, и Барули, и Тушара. И всюду им предлагали разделить трапезу, и всюду они отказывались. Везде на обед был лишь кукурузный хлеб, кислый творог да вонючий лук.

— Вот дикий народ! Даже и есть как следует не умеют: творог да лук!.. — возмутился Леший.

— Чего можно от них ждать? Дрянной народ! Умеют только воровать да бунтовать! Создал же бог таких разбойников!

— В таком тряпье ходят, что собаке некуда зубами впиться! Прохвосты!

— Но среди женщин попадаются и прехорошенькие! Поймать бы одну из них где-нибудь в роще!..

Беседуя таким образом, оба кьяхи в сопровождении пойяка возвратились под сень чинары и улеглись, собираясь хорошенько поспать.

Теперь в поле не осталось ни души, все отдыхали в тени деревьев. Было тихо. И только по-прежнему без умолку стрекотали цикады.

А когда спала жара, поле вновь ожило. Крестьяне возобновили жатву. Здесь и там затягивали песни. Девушки вполголоса напевали запомнившиеся им слова из новой песни, которой научил их Гьика. И снова от межи к меже, от участка к участку пошли в обход кьяхи. Зорко следили они за крестьянами, чтобы никто не утаил ни одного снопа, ни одного зерна. Затем они направились к роще, и вскоре скалы над озером огласились эхом выстрелов.