Стерьо Спассе - Они были не одни

Наконец все — мужчины и женщины, старики и старухи, парни и девушки — с иконами в руках и зажженными свечками вышли из церкви и направились к виноградникам. Впереди рядышком шли священник с кадилом и Рако Ферра со своим крестом. За ними двигалась толпа, освещаемая мерцанием лампад и трепетными огоньками свечей, которые поминутно гасли и снова зажигались, чтобы опять погаснуть от легкого ветерка. Крестьяне шли и пели:

— Христос, господь наш!

— Даруй нам хлеба, даруй нам вина!..

Гьика, затесавшись в самую гущу толпы, оживленно разговаривал с одной старушкой. Та его спрашивала:

— Эх, сынок, где бы ты взял столько оков масла?

А он только смеялся ей в ответ:

— Есть у меня, бабушка, кое-какие сбережения…

— Да разве можно тягаться с таким богачом, как Рако Ферра? Да и сам Христос, выходит, ищет выгоду: кто больше даст, тому и крест достанется. Вот за это он и помогает Рако.

— Все есть у Рако, — пошутил кто-то из крестьян, желая поддразнить старуху.

— У него есть, но и я хочу иметь! А вот не имею! Он обманывает, крадет, потому и имеет больше. Нынче самые богатые люди — воры! — смеясь, заметил Гьика.

— Несчастная я, думала, что ты со мной всерьез, а у тебя шутки на уме!.. Разве можно зубоскалить во время крестного хода?.. — старуха перекрестилась и поспешила отойти от Гьики.

Петри старался не терять из виду Василику, которая шла впереди вместе с матерью.

Когда шествие достигло виноградников, все разошлись в разные стороны. Каждый со своей семьей и иконами отправился на свой виноградник. Петри передал матери икону, которую нес, и незаметно удалился. Перепрыгнув через изгородь виноградника дяди Мало, через забор Селима Длинного, он оказался у виноградников Рако Ферра. Здесь Рако со всей своей семьей и священником горячо молился богу о том, чтобы тот послал ему побольше винограду и хлеба. Женщины прикладывали иконы к корням и лозам, а Рако стоял с крестом посередине своих владений. Женщины — их было четыре — зажгли свечи и разошлись в разные стороны. У одной свеча погасла, пришлось возвратиться, чтобы зажечь ее снова. Петри узнал Василику. В этой части виноградника она сейчас находилась одна. Не теряя времени, Петри перепрыгнул через ров и подошел к ней. Вдруг в предрассветных сумерках она услышала за спиной знакомый, любимый голос:

— Василика, это я, Петри!

Девушка вздрогнула и выронила свечу.

— Прошу тебя, уходи! Сейчас же уходи, нас могут увидеть!

Но Петри не послушался, притянул ее к себе и с жаром поцеловал.

— Любишь меня? Любишь ли по-прежнему? — горячим шепотом спрашивал он.

Василика от волнения, от страха, от счастья не могла выговорить ни слова.

— Скажи, скажи мне, любишь ли ты меня? Или, может быть, отца своего любишь больше? Но ведь он разлучил нас! Он изверг! У него нет сердца! Ответь же мне! — настаивал Петри.

Василика заплакала.

— Скажи хоть одно слово, одно только слово! — продолжал он умолять.

С середины виноградника послышался сердитый голос Рако:

— Василика, куда ты запропастилась? Мы сейчас возвращаемся. Что ты там делаешь в темноте? Почему твоя свеча не горит?

Девушка с трудом вырвалась из объятий жениха, а он все продолжал настаивать:

— Скажи, любишь?

— Я твоя до могилы! — проговорила Василика и бросилась бежать, спотыкаясь о корни.

— Иду, отец, иду! — кричала она.

Но, не пробежав и двадцати шагов, вспомнила, что забыла у лозы икону. Пришлось вернуться. Поднимая с земли икону, вдруг задумалась: вот перед этой иконой, перед святыней, в день водосвятия Петри поцеловал ее! Ведь это большой грех. И ей стало страшно.

Крестьяне собрались у Скалистого ущелья и продолжали распевать священные песнопения. Когда вернулись в церковь, уже совсем рассвело.

Весь этот день на площади Шелковиц происходили танцы. В самый разгар праздника вдруг раздался радостный возглас мальчика:

— Папа! Папа вернулся!

Крестьяне повернули головы и увидели мальчика, бегущего по направлению к Скалистому ущелью. Со стороны виноградников, расположенных неподалеку от озера, еле волоча ноги, шли трое крестьян.

— Слава богу! Освободили из тюрьмы! — сказал один парень, узнав их.

Действительно, из тюрьмы возвращались Селим Длинный, Шоро и Барули.

Женщины, девушки и дети бросились им навстречу, но Гьика, Петри, Ндони, Бойко и еще несколько парней обогнали их и уже через несколько минут горячо обнимали трех освобожденных сельчан. А те стояли среди обступивших их друзей, улыбались и говорили:

— Как хорошо, что мы опять дома!

— Как хорошо, что вы вернулись… — отвечали сельчане.

— А где Стефо и Дудуми? — спросил один из крестьян.

— Они немного задержались, — желая успокоить встречающих, ответил Барули.

А крестьяне смотрели на них, ахали и соболезновали:

— Как ты исхудал, Шоро!

— А Барули выглядит еще хуже!

— От Селима Длинного кожа до кости остались!

Гьика, Петри и еще несколько парней подхватили освобожденных в круг и хотели заставить их плясать вместе со всеми. Но те отказывались.

— Увольте! Дайте нам хоть немного отдохнуть! — умоляли они и, дойдя до площади, совсем обессиленные, опустились на камни.

Петри, дом которого находился рядом, принес им раки. Гьика попросил жену сделать то же самое. Выставил бутылку раки и дядя Коровеш, так что выпивки оказалось много. Подкрепившись раки, трое выпущенных из тюрьмы крестьян почувствовали себя лучше и повеселели: так приятно было видеть вокруг знакомые, дружеские лица.

Барули отер усы и проговорил:

— Хорошо, что бог дал нам снова свидеться! А то мы и впрямь боялись: придется там за решеткой и кости свои сложить.

— Отсиживать в тюрьме за других! Виданное ли это дело? — возмущался Шоро, по обыкновению почесывая затылок. От усталости и от выпитого раки он был весь в поту.

Единственный человек, кого не обрадовало возвращение троих крестьян, был Рако Ферра. У него внутри все кипело. Но волей-неволей пришлось ему подойти и поздороваться.

— А, Рако, неужели и ты рад нашему возвращению? — спросил Шоро, пожимая протянутую ему руку.

Рако смутился.

— Конечно, рад, что вас освободили. Но ничего не поделаешь! Если тюрьма построена, надо же кому-то в ней сидеть, — попытался он отшутиться.

— Это верно, сидеть в ней кому-то надо. Но что ты скажешь, если тебя самого посадят ни за что ни про что? — как всегда, независимым тоном спросил его Барули.

Такого рода разговоры пришлись Рако Ферра не очень-то по душе. И все село так радостно встречало этих оборванцев, в такой пустилось пляс по поводу их освобождения, что можно было подумать, будто сегодня празднуется не день святого крещения, а встреча этих негодяев! И пляшут, и смеются, и раки хлещут!