Августо Кури - Покупатели мечты

Для меня он был человеком, побуждающим к действию, незаурядным, полемичным. Его речи были острыми, как лезвие ножа, его идеи были захватывающими. В самом деле, когда Учитель начинал говорить, он вызывал восхищение или приступы изумления. Его любили, как любят немногих, и отвергали, как отвергают редких людей.

Я, специалист по социологии, эгоцентричный университетский преподаватель, преисполненный гордости за себя, всегда испытывал болезненную потребность быть восхваляемым и контролировать своих учеников. Мне никогда не хватало смелости сопровождать кого-нибудь, но вот уже почти шесть месяцев я находился рядом с оборванцем с длинными растрепанными волосами, небритым, ходившим в драных и мятых пиджаках, которые нельзя купить нив одном магазине.

Между тем этот человек был таким обворожительным, что целые группы молодежи не ленились подниматься рано по субботам и воскресеньям с первыми лучами солнца, чтобы встретиться с ним. Они хотели знать, где он будет говорить и героями каких новостей он и его ученики стали. И какие новости, какие слухи это были! Некоторые из его учеников были настолько сумасшедшими, что никто не взялся бы классифицировать их по книгам психологии. Они настолько сходили с ума, что не рекомендовалось оставаться рядом с ними. По правде говоря, в некоторых случаях у меня возникало желание как можно скорее броситься от них наутек. Но что-то притягивало меня к этому проекту.

Мой Учитель не был уравновешенным, как христианский монах, спокойным, как буддийский монах, и гораздо менее размеренный, чем философ золотого века Древней Греции. Временами он уводил нас на спокойные озерца, а иногда желал показать нам ураган. Иногда, слыша, как люди возносят его, он говорил:

— Осторожно, я ненормальный. Некоторые считают меня душевнобольным. Следовать за мною рискованно.

Будучи в состоянии проводить целые часы в разговоре со слепым, Учитель мог заявить, что тот видит больше, чем он сам. Молодежь просила его о встрече, чтобы поговорить о своих проблемах и страданиях. Он мог прервать блестящую речь и выйти, не попрощавшись с толпой, при виде пожилого человека, которому было трудно ходить. Он медленно шел рядом, сопровождая его на протяжении целых кварталов, и наслаждался беседой.

Я был смущен его поведением. Я спрашивал себя: что это за человек, который тратит свою энергию на то, что все мы считаем нестоящим? Безвкусная вода приобретала вкус у него во рту. Он был способен создать стихотворение со стаканом воды и выпить его так, как мы не пили. Он поднимал стакан и говорил:

— О вода, которая насыщает мое тело! Однажды я превращусь в тысячу кусочков на смертном одре, а ты тысячью частицами вернешься на ложе морского дна. Но, беспокойная и щедрая, ты будешь оплакивать тоску человечества. Разбрызганная, ты испаришься, поцелуешь край неба, отправишься в дальние края и, как слезы, бросишься вниз, чтобы освежить других человеческих существ…

У него не было неврастенической потребности властвовать, он не стремился сохранить свой социальный имидж. Он жил без гламура, хвастовства и выпячивания себя. Когда мы шли с ним, сотни миллиардов нейронов, из которых состоял наш мозг, находились в состоянии тревоги. Его мысли настолько приводили в смущение, что становились главной причиной бессонницы, о которой было известно. Жизнь рядом с таким человеком обнажала наше безрассудство, раскрывала наше безумие.

Этот человек спас меня, когда я был готов к самоубийству. После спасения ему следовало пойти своим путем, а мне своим, и, возможно, мы бы никогда больше не встретились. Но тот разговор, который он избрал, чтобы отговорить меня от желания расстаться с жизнью, поразил меня. Впервые я склонился перед человеческой мудростью. Я был готов проложить конечный мостик моих дней, но он, пробудив мой депрессивный мозг, сделал мне странное предложение:

— Я хочу продать вам запятую.

— Запятую? — спросил я растерянно.

А он договорил:

— Да, запятую, чтобы вы смогли продолжить писать свои тексты, потому что человек без запятых — это человек без истории.

С этого момента мои глаза, казалось, открылись. Я обнаружил, что всегда использовал теорию конечных мостиков в своей истории, а не теорию запятых. Если кто-то отнимал у меня надежду, я тут же упразднял, ставил конечный мостик в этой связке. Если кто-то ранил меня, я устранял его. Когда же мне создавали препятствие, я изменял траекторию. Мой проект был с проблемами? Я заменял его. У меня была потеря? Я поворачивался к ней спиной.

Я был преподавателем-профессором, который использовал чужие книги в своих работах, но не умел написать книгу о своем существовании. Мои тексты прерывались. Я считал себя ангелом, а тех, кто лишал меня надежды, — демонами, никогда не признавая того, что я был жестоким по отношению к своей супруге, к своему единственному сыну, к друзьям и ученикам.

Тот, кто удаляет всех вокруг себя, однажды становится безжалостным по отношению к самому себе. И этот день наступил. Но, по счастью, я встретил этого загадочного человека и понял, что можно жить без запятых с щенками, котами и даже с кобрами, но не с людьми. Неудачи, разочарования, предательства, оскорбления, конфликты составляют часть меню нашего существования, по крайней мере, моего и тех, кого я знаю. А запятые необходимы.

Я жил комфортно в амфитеатре аудитории и в комнатах моей маленькой квартиры, оплачиваемой моей скудной преподавательской зарплатой. Таким образом, я, специалист по Марксу, социалист, всегда критиковавший буржуазию и восхвалявший отверженных общества, прочувствовал на собственной шкуре боль отверженности.

Я начал следовать за Продавцом Грез, который ничего не имел, хотя я никогда не был таким. Маркса бы поразил этот человек. Даже он не знал, что значило быть пролетарием. Он был мыслителем-теоретиком. Последовав за ним, я заметил, что был социалистом-лицемером, защищал то, чего не знал. Поэтому я вышел за пределы теории, превратился в ходока в театре существования, маленького продавца запятых, стремящегося к тому, чтобы странствующие освобождали свой разум, переписывали свою жизнь, развивали критическое мышление.

Быть высмеянным, разнузданным, подверженным сумасшествию, лунатиком, безумным, лжецом — все это является меньшим риском, чем принадлежность к этой группе. Наихудшее? Быть избитым, арестованным, считаться бунтовщиком против общества и террористом. Цена продавать грезы в обществе, которое подавляет человеческий разум и уже давно прекратило мечтать, была слишком высокой.

Но ничто другое не было настолько волнующим. Те, кто принадлежал к этой команде, не знали скуки и не входили в состояние тоски или депрессии, но подвергались непредвиденным опасностям и попадали в немыслимые замешательства. И в какие замешательства!