Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

И Геннадий Георгиевич все вспомнил. И уже не замечал яркого солнца на утренних занавесках, не ощущал запаха жареной колбасы из кухни, не слышал утренних бодрящих песен из репродуктора. «Кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?» — вопрошала певица, и охваченные ликованием мужчины подхватывали. А Геннадий Георгиевич стоял с полотенцем в руках, неотрывно глядя на дверь, ведущую на лестничную площадку. Медленно, с опаской Геннадий Георгиевич подошел к ней поближе, осторожно коснулся рукой, провел пальцами по ее шершавой поверхности, отколупнул ногтем чешуйку краски. Дверь как дверь… Но он отошел пятясь, словно боясь повернуться к ней спиной, словно ожидая от нее каких-то действий…

В этой квартире Геннадий Георгиевич жил совсем недавно, меньше месяца — он поменял свою двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. Разговорился в гастрономе с каким-то тощим человеком, пожилым, в шляпе, с портфелем, вместе вышли, оказалось, что им идти в одну сторону. По дороге выяснилось, что Геннадию Георгиевичу тесновато в двухкомнатной на двадцати семи метрах, а его новому знакомому с женой слишком уж свободно на тридцати пяти метрах. Через неделю сговорились поменяться. Единственное, что настораживало Геннадия Георгиевича, — это настойчивость обменщика — тот даже доплаты не требовал. Но он прикинул, что район остался тот же, был третий этаж — стал второй, окна выходили во двор и на улицу… Нет, не обнаружил Геннадий Георгиевич никакого подвоха и согласился.

Но подвох, как оказалось, был. Был подвох. И тощий человек знал о нем, поскольку после обмена как в воду канул. Не позвонил, не появился и сам на телефонные звонки не отвечал.

— Доброе утро, папаня! — бодро сказал сын, веснушчатый десятиклассник Вова, появляясь из своей комнаты.

— Привет, — тускло ответил Геннадий Георгиевич, не сводя глаз с двери.

— Ты что это? — обернулся Вова. — У тебя все в порядке?

— Будь здоров.

— Постараюсь. — Вовка пожал плечами, пощелкал замками и вышел. И за эти две-три секунды Геннадий Георгиевич успел заметить, что за дверью никого нет, что площадка освещена солнцем и потому кажется особенно грязной, успел заметить даже, что у соседней двери, как обычно, нагадил Максим — болонка с верхнего этажа, значит, опять будет скандал.

Геннадий Георгиевич подошел к двери. Ничего необычного он не заметил. Многократно выкрашенная поверхность, врезанный замок, дыра для глазка… Геннадий Георгиевич осторожно протер глазок полотенцем и, приподнявшись на цыпочки, выглянул на площадку. Никаких перемен. Солнечный квадрат на несвежем бетонном полу, лужа у двери напротив, пустая бутылка в углу… Геннадий Георгиевич несколько успокоился, но окончательно его настороженность не прошла. Все еще терзаемый тяжкими мыслями, он вошел в комнату, бросил полотенце на стул, взял рубашку…

— Что это у тебя, Гена?! — воскликнула Соня. — Кто тебя так поцарапал?

— Тигр, — ответил Геннадий Георгиевич.

— Какой тигр? Откуда?!

— Тигр-людоед, — ответил Геннадий Георгиевич, проходя к окну. Внизу он увидел Вовку. Тот шел, помахивая сумкой на длинном ремне. — Эй! Вовка! — крикнул Геннадий Георгиевич, и собственный голос показался ему каким-то сдавленным. — Ты не опаздываешь?

— Большой привет, папаня!

Услышав ответ сына, увидев его знакомую улыбочку, пружинистую походку баскетболиста, Геннадий Георгиевич отошел от окна, сел к столу, невидяще уставившись в сковородку с жареной колбасой. Вопрос жены вывел его из оцепенения.

— Может быть, ты все-таки скажешь, кто тебя поцарапал? — спросила она. Геннадий Георгиевич уловил только смысл, не заметив ни ехидства в ее голосе, ни напряженности, которая обычно предшествовала скандалу.

— Разве я не говорил? Тигр.

— А может, тигрица?

— Тигрица? — озадаченно переспросил Геннадий Георгиевич. — Может быть, и тигрица. Да, скорее всего, это была тигрица… Хотя какое это имеет значение…

— Да! Конечно! Какое это имеет значение… — И Соня уткнулась в кухонное полотенце.

Обычно в таких случаях Геннадий Георгиевич начинал приводить оправдательные доводы, прижимал ладони к груди, каялся, и через пять-десять минут мир восстанавливался. Но сегодня ему не хотелось утешать жену. Сегодня для него не имели значения ее слезы, обиды, подозрения… Поняв, что муж не собирается оправдываться, Соня, рыдая, выбежала на кухню.

Геннадий Георгиевич придвинул к себе телефон, медленно набрал номер бывшего хозяина квартиры, даже не надеясь, что кто-то поднимет трубку, — до сих пор все его попытки связаться с ним не увенчались успехом. Но в трубке щелкнуло, и он услышал знакомый голос.

— Алло? — В этом голосе было примерно равное количество настороженности и любопытства.

— Здравствуйте, — сказал Геннадий Георгиевич. — Это я, ваш обменщик. Узнаете?

— Как же, как же… Очень приятно, — зачастил голос. Теперь в нем оставалась только настороженность. — Надеюсь, у вас все в порядке, надеюсь, вы живы и здоровы?

— Пока жив, почти здоров… Вы понимаете, о чем я говорю?

— Как же, как же… — и ответил, и не ответил собеседник.

— Никак вот не мог с вами связаться…

— Знаете, я в отпуске был, отдыхал, в себя приходил…

— После чего в себя приходили? — жестко спросил Геннадий Георгиевич.

— Ну как же, переезд, хлопоты, мебель, узлы…

— У меня к вам вопрос… Как понимать… Квартира ваша новая, по нынешним стандартам, потолки два с половиной метра, двери, конечно, картонные, пустотелые… Кроме одной. Входной. Той, которая с площадки. Где вы ее взяли?

— Знаете, я ничего в той квартире не делал. Я ведь тоже поменялся… Прожил в ней совсем недолго… Как только въехал, и сразу же… Ну, вскоре…

— На третий день? — подсказал Геннадий Георгиевич.

— На четвертый, — поправил собеседник. — На четвертый день мы с женой переселились на дачу.

— А где вы побывали на четвертый день? После чего вы съехали с квартиры? Ну, мы же знаем, о чем говорим. Где вы были?

— На Луне, — тихо ответил человек.

— Долго?

— Как обычно… До конца рабочего дня. А вы?

Не отвечая, Геннадий Георгиевич положил трубку. На кухне все еще всхлипывала жена, из крана бежала вода, под ногами путался и орал голодный кот. Геннадий Георгиевич взял приготовленный с вечера портфель, накинул пиджак, подошел к окну. Оглянувшись, убедился, что никто за ним не наблюдает. Откинул шпингалет, осторожно надавил на раму. Она открылась почти бесшумно — Геннадий Георгиевич еще несколько дней назад смазал петли подсолнечным маслом. Дальше пошло проще — он отодвинул штору, открыл вторую половинку окна и выглянул. Во Дворе никого не было. Примерившись, он бросил портфель вниз, стараясь попасть на чахлую клумбу. Не колеблясь больше, взобрался обеими ногами на подоконник, потом сел на него, свесив ноги наружу, посмотрел вниз. Геннадий Георгиевич прыгал из этого окна не то седьмой, не то девятый раз и уже начинал привыкать. Еще раз обернувшись, чтобы посмотреть, не забыл ли чего, он увидел жену. Соня стояла в дверях, и ее мокрые от слез глаза были полны ужаса.