Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

Прежде чем идти в редакцию, а она совсем рядом с «Массандрой», решил все-таки позвонить Володе, дескать, праздник близок, я уже на подходе. Голос его из мобильника прозвучал неожиданно близко и даже радостно, видимо, истосковался он по мне, видимо, заждался.

— Я вас приветствую в этот солнечный день! — с подъемом произнес я, прекрасно сознавая, что слова, произнесенные с подъемом, всегда звучат как-то глуповато.

— И я рад тебя слышать, — ответил Володя с некоторой заминкой.

— Так я вроде того что на подходе! — продолжал я радоваться, как выяснилось, совершенно некстати.

— Видишь ли, Витя, боюсь, сегодня не успею… Вы уж там как-нибудь без меня…

— А ты где?

— Как тебе сказать… В некотором смысле в Ирландии… Город такой… Дублин…

— Где, блин?!

— Буду через неделю… Загляни, если коньяк сохранится…

— Ха! Размечтался! — сказал я и в следующую среду, как обычно к четырем часам был в редакции. Опять же с «Таврией». Да-да, пять звездочек. В соседней «Массандре» взял. Там девочки меня уже издали узнают и бегут навстречу с пузатенькой бутылочкой и коробкой мармеладок.

Все было как обычно — Володя весел и оживлен, во всем его облике неуловимо чувствовалась Европа, ответственный секретарь Валя улыбчива и радушна, Личутин поздравляет меня с удачным раскрытием преступления в очередном детективе, знаю я эти его поздравления, а что делать — терплю, классик все-таки, не каждую среду и не каждому с классиком чокнуться удается.

Но все это к делу не относится, перейду сразу к главному. Когда мы с Володей уже шли к метро «Парк Культуры», я обратил внимание на кепочку, в которой он красовался. Вроде ничего в ней особенного не было, но всю недолгую дорогу к метро она притягивала мой завистливый взор. Сшили ее из лоскутов разного материала, все лоскуты были серого цвета, но с еле уловимыми оттенками — зеленоватым, коричневым, синеватым… И только сбоку, над Володиным левым ухом полыхал алый лоскут.

— Откудова кепочка? — спросил я, стараясь, чтобы по голосу он не догадался о зависти, которая уже пожирала меня изнутри.

— Ирландия, Витя, все та же Ирландия, — беззаботно ответил Володя, еще не зная, не чувствуя, не догадываясь, что скоро, совсем скоро придется ему с этой кепочкой расстаться.

— Хорошая кепочка, — сказал я тусклым голосом, но на этот раз Володя что-то все-таки уловил и бросил на меня искоса взгляд скорее недоуменный, чем опасливый.

— Да, мне она тоже нравится, — беззаботно ответил он и предложил выпить кофе в забегаловке у самого метро. И пока заказывал кофе и расплачивался у кассы, я не удержался и кепочку его, оставленную на спинке стула, примерил. И быстренько, даже как-то воровато, глянул на себя в оконное стекло. Ничего я там не увидел, но красный лоскут не просто отразился в стекле, он там, в соседнем пространстве, полыхнул на секунду обжигающе алым цветом, будто кто-то сатанинским взглядом мне подмигнул этак заговорщицки. Ничего, дескать, разберемся.

Володя принес кофе, я привычно разлил в чашки стограммовую бутылочку коньячка, напиток получился на удивление удачным, и мы немного посплетничали, но невинно, можно даже сказать, беззлобно. Скорее одобрительно посплетничали, поскольку ни у него, ни у меня не было ни малейшего повода завидовать кому бы то ни было.

Вот написал эти слова и тут же спохватился — был все-таки повод для зависти, у меня появился этот повод именно в этот день — да, ребята, кепочка. Была уже осень, по большому витринному стеклу струились потоки воды, и мы не торопились, пережидая дождь. А когда уже собрались выходить и начали одеваться, я, признаюсь, малодушно и корыстолюбиво сделал вид, что перепутал наши головные уборы и как бы невзначай снова надел кепочку с красным лоскутом. И в ту же секунду почувствовал, что меня обдало жаром. Представляете? Вот как если бы вас неожиданно обняла красавица, по которой вы подыхаете каждый божий день. Вам знаком этот жар, который вдруг возникает где-то в глубинах вашего потрясенного организма, знаком? Значит, вы счастливый человек. Этот исходящий от вас жар не может не ощутить и женщина, она тоже не в силах уже ему противиться.

Кепочку пришлось вернуть, мы вышли на улицу, Володя, не задерживаясь, направился к входу в метро, я поплелся следом, и было у меня такое чувство, будто уводят от меня, навсегда, по взаимному согласию уводят… Да, ребята, да, ту самую женщину, которая одним прикосновением локотка ли, коленки вызывает в вас тот самый внутренний пожар, от которого сама же и вспыхивает…

Ладно, отвлекся немного…

В следующую среду, едва войдя в кабинет к Володе, я сразу бросил взгляд на вешалку — кепочка была на месте. И я, сам того не замечая, облегченно перевел дух.

— Прижилась кепочка, — сказал я фальшивым голосом, вешая куртку на крючок.

— А что с ней сделается, — ответил Володя, не прекращая разговора по телефону.

— Этот красный лоскут прямо-таки светится в твоем кабинете!

— Красный потому что, вот и светится… — легко ответил Володя, не чувствуя еще никакого подвоха в моих словах.

— Примерьте, Виктор Алексеевич! — великодушно сказала Валя, выглянув из-за компьютера. — Она вам пойдет.

— Вы думаете… — затравленно проговорил я. Сняв кепочку с вешалки, надел ее, подошел к зеркалу, не без опаски посмотрел себе в глаза. Первое ощущение — ужас. В зеркале был не я, на меня из тусклого стекла смотрел чужой, незнакомый мне человек. Постепенно я начал узнавать его, я вспомнил свою фотографию двадцатилетней давности, на которой я выглядел примерно вот так же…

Все свои снимки я делю на две категории — те, на которых я могу себя терпеть, и те, на которых терпеть себя не могу. Так вот, на этом снимке я себе даже нравился. Я смотрел на себя откуда-то из прошлого века и понимал, теперь только начал понимать ту женщину, которая тогда, в начале девяностых, иногда позванивала мне по телефону. А я был легок, беззаботен и глуп. Не думаю, что я так уж поумнел за эти годы, но что протрезвел, это точно.

Обреченно сняв кепочку, я прощально взглянул на свою мгновенно постаревшую, хорошо мне знакомую физиономию сегодняшнего дня и, с трудом добредя до вешалки, повесил кепочку на тот же крючок, с которого снял минуту назад.

А когда по дороге к метро я снова заговорил о кепочке, Володя резко остановился, сорвал кепочку с головы и, сжав ее в кулаке, протянул мне.

— На! Дарю! Только давай уже, наконец, поговорим о чем-нибудь другом!

— Спасибо, — смиренно ответил я и, не решившись надеть кепочку тут же, немедленно, сунул ее в сумку и задернул молнию. Кофе в нашей забегаловке мы взяли молча, не говоря ни слова, я разлил из мерзавчика коньяк по чашкам, и хотя напиток был ничуть не хуже, чем обычно, разговор не получался. В метро мы разошлись по своим направлениям и попрощались, лишь сдержанно кивнув друг другу. Не холодно, нет, но осталось ощущение, будто мы стали свидетелями чего-то важного, нами не понятого, но при этом оба сознавали — будет продолжение.