Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Да, — кивнул Тихонов. — Дождь лил как из ведра.

— А в дождь клюет?

— Как видите. — Тихонов кивнул на ведро, все еще стоявшее посреди кухни.

— А у нас в городе не было дождя, — пробормотал бомж.

На этот раз с легким, но вполне уловимым гневом поднялся со своего места хозяин. Он прошел в комнату, на балкон и вернулся с брезентовым плащом.

— Прошу убедиться… Дождь все-таки был. — И он встряхнул сыроватым плащом.

И опять странно повел себя бомж. Он пощупал брезент, восторженно поцокал языком, убедился, что карманы пришиты надежно, что капюшон тоже не отваливается, и наконец попросил разрешения примерить.

— Примерь, — недоуменно пожал плечами Тихонов.

Натянув на себя плащ, бомжара вопросительно посмотрел на Зайцева — каково, мол.

— Тебе идет, — сказал Зайцев.

— Хорошая вещь, — вздохнул бомж. — Такой плащ меня бы частенько выручал. — Сунув руки в карманы, он даже глаза зажмурил от удовольствия. — Может, подаришь? — спросил он у Тихонова.

— В следующий раз, — ответил тот. Бомж с сожалением вернул плащ хозяину.

— С вами кто-то еще ездил на рыбалку или вы в одиночестве? — спросил Зайцев.

Тихонов поворчал, долгим взглядом посмотрел на Зайцева, на бомжа, на собственные ладони.

— Так, — сказал он наконец. — Как я понимаю, мне нужно доказывать, что я в самом деле ездил на рыбалку, что я не убивал Акимовых, да? Я правильно все понимаю? Рыба вас не убеждает, плащ, в котором я больше суток мок, тоже не убеждает, да?

— С Николаем он ездил! — вдруг вскрикнула Зинаида. — Работают они вместе! И на рыбалку ездят вместе. Спросите у Николая, были они на рыбалке или не были.

— Фамилия Николая? — невозмутимо спросил Зайцев.

— Федоров, — ответил Тихонов.

— Я, конечно, извиняюсь, — заговорил бомж, — но, может быть, вы позволите выйти на балкон, сигаретку выкурить?.. У вас тут разговор суровый, криминальный…

— Кури здесь, — сказал Тихонов. Он почему-то сразу решил, что к этому человеку можно обратиться и на «ты».

— Да неловко, — смутился бомж. — Я уж на балконе… Если позволите, конечно…

— Пройди через комнату… Там открыто.

Сутулясь и заворачивая носки ботинок внутрь, бомж вышел из кухни, пересек комнату и толкнул дверь на балкон. И тут же вслед за ним на балкон вышел и хозяин.

— Чуть не забыл, — сказал он, беря сапоги в углу. — Если уж твоему хозяину нужны доказательства… На сапогах еще грязь не просохла. — И он унес сапоги на кухню, а через несколько минут снова бросил их на прежнее место.

Тут же, на балконе, стояли нераспечатанные пачки с кафелем. Они были сложены стопками, и бомж довольно удобно расположился на одной из них, присев в самом углу.

— Ремонт намечается? — спросил он у Тихонова, когда тот вернулся с сапогами.

— Да, небольшой. — Тихонов хотел было уже уйти, но его остановил следующий вопрос бомжа.

— Ванную будете обкладывать?

— Ванная уже обложена… На кухне хочу угол отделать вокруг раковины.

— Хорошее дело, — ответил бомж, пуская дым в сторону — он даже на балконе не чувствовал себя уверенно. — Хочешь, погадаю? — неожиданно спросил бомж.

— Что? — не понял Тихонов.

— Погадаю… Я ведь немного звездочет… А звездочеты, хироманты — одна шайка-лейка. — И он протянул руку. Тихонов в полной растерянности протянул свою, ладонью кверху.

— Ну вот видишь, как все получается… Я примерно такой картины и ожидал…

— И что же там получается? — У Тихонова рука явно, просто заметно дрогнула, и бомж только с удивлением посмотрел на него.

— У тебя линия сердца и линия ума сливаются в одну, это, можно сказать, одна линия.

— И что же это означает?

— То ли сердца у тебя нет, то ли ума… Во всяком случае, сливаясь, эти линии ослабляют друг друга. Это можно сравнить с волнами — они гасят друг друга. Хотя бывает и наоборот, но здесь не тот случай, очень неглубокая линия, да и по цвету бледная… Но жить будешь долго.

— Пока не помру? — усмехнулся Тихонов.

— Жить будешь долго. — Бомж не пожелал услышать ернические слова Тихонова. — Но в разлуке.

— Это в каком же смысле? — Тихонов выдернул свою ладонь из немытых рук бомжа.

— Не знаю… Но разлука на твоей ладони скорая и долгая.

— Ладно, разберемся. — И Тихонов, хлопнув дверью чуть сильнее, чем требовалось, ушел на кухню к Зайцеву.

Когда бомж вернулся на кухню, Зайцев уже прощался с хозяевами, извинялся за вторжение, просил Тихонова подписать протокол с рассказом о рыбалке, Зинаида тоже подписала, убедившись, что в протоколе упомянута и рыба в ведре, и мокрый плащ, и сапоги в грязи, что упомянут Николай Федоров, с которым муж ездил на рыбалку в выходные.

Бомжара произнес первое слово, когда Зайцев уже отъехал от тихоновского дома километров пятьдесят. Все это время он маялся, вертелся на заднем сиденье, вздыхал, курил, выпуская дым сквозь приспущенное стекло.

— Напрасно, — протянул бомж с тяжким вздохом. — Все-таки напрасно.

— Не понял? — резковато спросил Зайцев, поскольку был недоволен бессмысленностью поездки.

— Напрасно ты его не взял.

— Кого?

— Убийцу.

— Какого убийцу?

— Ну этого… Который порешил Акимовых… Старика и старушку.

— Так. — Зайцев резко затормозил, съехал на обочину и, остановив машину, обернулся к бомжу. — Слушаю тебя внимательно.

Бомж помолчал, тоскливо глядя на Зайцева, вздохнул, долго смотрел в окно.

— Ты что, ничего не понял? — наконец спросил он.

— Я понял все, что мне сказали. Все, что услышал. Все, что увидел. Что я еще должен понять?

— Может, он и не убивал, я не могу так вот окончательно судить. Судить, уличать, доказывать — это, капитан, твое дело. Я могу только суждение высказать, предположение, умозаключение…

— Почему ты решил, что он убийца? — твердо спросил Зайцев.

— Он не сказал ни одного слова правды.

— Ты рыбу видел?

— Это не речная рыба. Это прудовая рыба. Он не мог поймать ее на рыбалке. Он мог купить ее в соседнем гастрономе. Она живая. Как он мог живую рыбу привезти домой? Он что, в ведре ее вез? Так не бывает.

— А плащ?

— А что плащ?.. Ну, подставил под душ на минутку, вот он и сделался мокрым. А в карманах сухо. Сухие карманы, — повторил бомж, словно не уверенный, что Зайцев его понял. — Он не был на рыбалке. Но все время доказывал, что был. И все время врал. Зачем ему врать, если он был на рыбалке? Зачем ему так настойчиво отрекаться от Акимовых, если ты нашел у них пачку открыток? Люди старые, одинокие, они рады любой весточке из внешнего мира… Они берегут эти открытки, перечитывают их. Какое-никакое, а все утешение… Он, наверно, не подумал, что его открытки будут хранить годами… Глупый.

— Он и сапоги приносил, показывал… Там грязь еще свежая, — неуверенно проговорил Зайцев.