Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Ну что ж… Спокойной ночи, Ваня… Береги себя, — последние слова Зайцев не собирался произносить, они выскочили как бы сами по себе. И, спускаясь по лестнице, следователь озадаченно склонял голову то к одному плечу, то к другому — чего это он на ночь глядя вздумал такую заботу о бомжаре проявлять?

Уже во дворе общежития, возле своей машины, Зайцев оглянулся, нашел светящееся окно на втором этаже. Ему почему-то хотелось, чтобы Ваня подошел к окну, махнул рукой, попрощался. Но нет, увидел он лишь, как бомжара поплотнее задернул жиденькие ситцевые занавески, отгораживаясь ими от мира суетного и безжалостного. И не знал, не догадывался замечательный следователь Зайцев, чем в это время занимается его гость.

А Ваня, поставив перед кроватью кухонную табуретку, положил на нее картонную шашечную доску, расставил шашки, собранные из разных комплектов, и, сверяясь по бумажке, которую оставил ему Зайцев, начал разыгрывать партию между убийцей и его жертвой. И так уж получилось, что пришлось ему в этот вечер быть и тем и другим одновременно. Опустил Ваня свою голову на свежую наволочку уже когда в окне серел рассвет. И заснул со вздохом тяжким, но облегченным и даже удовлетворенным.

А когда наступило утро и солнце поднялось над крышами домов, Зайцев помчался не в свои следственные камеры, кабинеты и коридоры, помчался он в общежитие, где, как ему казалось, уже измаялся от ожидания бомжара.

— Завтракал? — вместо приветствия весело спросил следователь.

— Не принесли, — Ваня развел руки в стороны.

— Ха! Размечтался! Буфет — третья дверь направо.

— Не было указаний.

— Пошли.

Тощая завитая буфетчица опять подала им котлеты с макаронами, салат из подвявшей капусты и компот из сухофруктов.

— Очень вкусно, — похвалил завтрак Ваня.

— Во всяком случае, съедобно. И полная гарантия, что не отравишься.

— И я о том же, — смиренно ответил бомжара и вытер салфеткой рот. Зайцев порывисто поднялся, сдвинул стул в сторону и, не оглядываясь, направился к выходу.

— Слушаю тебя внимательно, — сказал он, когда они вернулись в комнату Вани. — С чего ты взял, что пропал альбом с марками? Что он в пластмассовой обложке серого цвета? Что он толще всех остальных альбомов?

— Видишь ли, капитан… Мебельная промышленность нашей страны не достигла того высокого уровня, который позволял бы скрывать следы преступления. Ты со мной согласен?

— Целиком и полностью, как говаривали наши вожди недавнего прошлого. Продолжай.

— Шкаф у нашего коллекционера самодельный. Он заказывал его по размеру простенка. Доски для шкафа были, может быть, неплохо обработаны. И даже покрыты лаком. Но после лакирования доски положено продраивать шкуркой. А их не продраили. В результате мелкие ворсинки дерева от лака вздыбились и превратились в своеобразный наждак. Невидимый и как бы несуществующий. Который и обдирает обложку, когда хозяин засовывает свой бесценный альбом в щель между стенкой шкафа и другими альбомами. А на полке пыль, а на пыли полоски от обложки. Полоски эти и показывают, какой толщины альбом там иногда стоял. Напоминаю — с самыми ценными марками.

— Как понимать это твое «иногда»?

— Поскольку в наличии пыль, значит, частенько это место пустует. Серый альбом далеко не всегда стоял на полке, для него у хозяина было местечко другое. Тайное. А в тот вечер он, похоже, показал альбом гостю. В этом была его самая большая ошибка в жизни. Кстати, а ты знаешь, капитан, как гадают на кофейной гуще?

— Понятия не имею! — резковато ответил Зайцев.

— Напрасно. Это большое упущение в твоем образовании и профессиональной подготовке. После того как кофе выпито, чашку переворачивают вверх дном и ставят на блюдечко, давая гуще стечь вниз. Потеки гущи на внутренней поверхности чашки застывают в самых причудливых формах. При хорошем воображении там можно увидеть кладбищенские кресты, женские фигурки, детские головки и даже всевозможные непристойности… По этим картинкам и предсказывают будущее. Помнишь чашки на журнальном столике?

— Ну, были две чашки… Что из этого следует? — растерянно спросил Зайцев.

— А внутри кофейная гуща.

— Да, чашки были немытые. Хозяин не успел ополоснуть, а убийце было не до них.

— Как выглядели в них потеки гущи? Не помнишь… Бывает, — уже с некоторым сожалением произнес Ваня. — В чашке, из которой пил убийца, явственно просматривается крест. Это было предупреждение. Но злодей не увидел креста, или же пренебрег этим знаком, не поверил высшим силам, которые пытались остановить его от безрассудного поступка.

— А может, гадал хозяин?

— Нет, капитан, — твердо сказал бомжара. — Посмотри на снимок — обе чашки стоят на столике со стороны убийцы.

— А почему ты решил, что из чашки с крестом пил именно убийца? Может, из нее пил хозяин? И тогда крест полностью оправдал свое появление-знамение.

— Из чашки с кофейным крестом пил убийца — на ней нет отпечатков пальцев. Ничьих. А на другой — отпечатки пальцев хозяина.

— С чего ты все это взял, Ваня? — с такой улыбкой спросил Зайцев, будто ему удалось наконец в чем-то уличить бомжару.

— А ты сам мне это сказал, капитан, — Ваня вскинул руку вверх и чуть в сторону, как это делали когда-то греческие боги, наблюдая с Олимпа за людскими глупостями. — Вчера. Сказал, что хозяин пил из надколотой чашки.

— И что же из этого следует?

— Выводы можно делать разные… Но в нашем случае более других напрашивается такой… Убийца — человек суеверный. Задумав кошмарное преступление, он не может устоять, чтобы еще раз не свериться с приметами. Вообще-то все мы суеверные, все хотим ощутить поддержку высших сил…

— Значит, ты мне предлагаешь из двенадцати человек найти самого суеверного?

— Можно пойти и по этому пути, но не стоит, — раздумчиво произнес бомжара. — Ночью с божьей помощью мне открылось нечто более важное. Думаю, что уже к вечеру ты можешь защелкнуть неотвратимые свои наручники на вздрагивающих от ужаса руках убийцы. Ничего, что я выразился так красиво?

— Да выражайся, Ваня, как тебе угодно! Только побыстрее!

— Спешат, капитан, только при ловле блох, — с почти неуловимой назидательностью произнес Ваня. — А при ловле опасных преступников следует соблюдать осторожность.

— Могут убить? — понизив голос, спросил Зайцев.

— Могут слинять, — на этот раз в голосе бомжары назидательность прозвучала уже вполне откровенно.

— Ваня, — следователь помолчал. — Наручников у меня в достатке, и все они в рабочем состоянии. Только скажи мне, пожалуйста, на чьих шаловливых ручонках я могу их защелкнуть?

— Ты помнишь всех двенадцать подозреваемых?

— Они стоят у меня перед глазами! Днем и ночью! Как живые!