Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— О! На это надеяться не стоит. Раз проворовался, то какой разговор… припомнят и опоздания на работу, и… Опять же не женился… Да, был у меня и такой прискорбный случай. Должен был я жениться на нашем диспетчере. Хорошая девушка, и все, что нужно, у нее на месте, но совершила грубую ошибку — познакомила со своей подругой. И как раз накануне свадьбы, когда все технические службы аэропорта готовились к торжеству. А я того… ушел в сторону. Аморалка налицо.

— Что же случилось с невестой?

— Озверела девка. Никогда не думал, что в каких-нибудь пятидесяти килограммах может быть столько злости. Пошла по начальникам, написала моей бабке в Ростов, раздобыла медицинскую справку…

— У нее что… ребенок?

— Какой ребенок! Честь у нее порушена! И что самое обидное — я ни при чем! То-то она меня к себе не подпускала…

— А эта, ее подружка?

— Хорошая девчонка, на суде увидишь. Сколько на нее, бедную, свалилось! Но держится. Держится, представляешь? — Сашка посмотрел на меня с недоумением. — Знаешь, суд завтра, а я уже считаю, что мне не двадцать пять лет, а все двадцать семь, будто два года, которые дадут, уже прошли… Сегодня даже снился себе двадцатисемилетним… Потеха! Дома новые в городе, куртка вот эта уже дырявая, рукава протерлись, вроде ребеночек уже у нас с этой девчонкой… Только не помню — парень или девка… Да! Говорит, ждать будет. Представляешь?

Улицы опустели, и мы шли по самой середине проезжей части. Наши скрещенные тени то убегали вперед, то отставали, путались под ногами. Пахло теплой землей, откуда-то с окраины доносились крики паровозов. Потом над домами, так низко, что хотелось пригнуть голову, прошел самолет, мигая красными сигнальными огнями.

— Восемнадцатый рейс, — сказал Сашка, проводив его взглядом. — С материка. Ну ладно, мне пора!

— Слушай, — неожиданно для себя сказал я, — пошли в гостиницу, а? Пошли!

— Думаешь, пустят?

— Сегодня другая дежурная, она тебя не знает.

— А адвокат там?

— Наверное, где же ему быть. Завтра выступать.

— Это уже интересно. — Сашка оживился, но тут же опять сник — будто от тяжелой мысли, о которой забыл на мгновение. — Ну, пошли, — сказал он равнодушно.

По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, остановились у нашей двери.

— Все правильно, — сказал Сашка. — Та самая дверь. Теперь уже закрываетесь на ночь?

— И на день тоже. — Я толкнул дверь, она была заперта. Из глубины номера доносился голос Толика. Он говорил громко и старательно, будто втолковывал что-то непонятливому собеседнику. Некоторое время мы прислушивались, но, когда разобрали слова «граждане судьи», оба чуть не рассмеялись.

— Видишь, — сказал Сашка, — я опережаю время на два года, он — на один день… Что-то мы все торопимся, торопимся, вот только куда?

Я постучал. Голос в номере смолк, послышались шелест бумаги, шлепанье больших ступней по пластиковому полу прихожей. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Толик был в пиджаке и при галстуке, но босиком. Увидев Сашку, он побледнел, отступил в глубину коридора, пропустил нас и закрыл дверь.

Сашка сел на ручку кресла, с любопытством огляделся, улыбаясь.

— Кажется, я здесь был когда-то…

— Наверняка был, — ответил Толик. — Мне нужно сказать тебе пару слов, — повернулся он ко мне. — Выйдем на минутку. Ты что, с ума сошел?! — прошептал он, едва мы оказались в коридоре. — Хочешь меня под монастырь подвести?!

— А в чем дело, чего ты испугался?

— Адвокатам запрещено встречаться с подзащитным в такой обстановке. Это уже частное расследование. Вы бы еще бутылку принесли! Слушай, у тебя страшно неустойчивая психика. Сегодня ты привел вора, завтра убийцу заманишь…

Сашка ушел.

Он молча улыбнулся у двери, махнул прощально рукой и вышел. В окно я видел, как он поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и зашагал к вокзалу. Фонарь был впереди, за углом, и мне из окна казалось, что Сашка с трудом, согнувшись от напряжения, тащит за собой тяжелую длинную тень. Она волочилась за ним, хватаясь за выступы дороги, за столбы, за деревья, посаженные вдоль тротуара. И даже когда Сашка скрылся за углом, я еще некоторое время видел его тень, судорожно цепляющуюся за город.

— От твоего Сашки можно ожидать чего угодно, — сказал Толик таким тоном, будто ставил диагноз. — У него неустойчивая психика. Ему еще повезло, что он попал за решетку по этому делу. Мог подзалететь куда серьезнее. Пусть радуется. Полтора года — не так уж много. Я с дыркой возле сердца провалялся почти столько же.

— Девчонка обещает ждать его, — сказал я.

— Меня тоже ждала, — тихо, будто про себя проговорил Толик. — Не дождалась только. Толст я стал, понимаешь? Слишком толст для нее.

— Думаешь, ему грозит то же самое?

— Нет, там ему вряд ли удастся растолстеть, не те условия. А вот слишком тощим для своей девочки он запросто может стать.

— Ничего, поправится. — Мне почему-то хотелось, чтобы у Сашки все получилось хорошо.

— Я говорю не о весе, — грустно пояснил Толик. — Подумаешь, вес. Я оказался слишком солидным, а Сашка наверняка окажется слишком никчемным.

— Жизнь покажет.

— В этой истории она уже не покажет ничего нового. Все стало на свои места, и надолго. А какая была девушка, — вздохнул Толик, — какая девушка…

— А что с ней сейчас?

— Вышла замуж за зубного врача… На кой ей врач — не пойму. У нее прекрасные зубы.

— Если подходить с этой точки зрения, то ей, наверное, и адвокат ни к чему.

— Ты прав, — наконец согласился со мной Толик.

Как-то вечером, когда прием уже закончился и Вера Петровна спешно заносила в карточки бесконечные сведения, которые положено вписывать во время приема, в кабинетик вошел хирург Николай Николаевич. Он неслышно сел на кушетку, застланную белой простыней, откинулся спиной на крашеную стену и стал смотреть на Веру Петровну внимательно и почти влюбленно, как это могут себе позволить пожилые люди, понимающие, что их не заподозрят в срамных помыслах.

— Простите меня, Верочка, за нескромный вопрос... Сколько вам лет?

— Ох, Николай Николаевич! — непритворно вздохнула Вера Петровна, не отрываясь от карточек. — Все мои, все мои... Двадцать семь! — И она, быстро обернувшись, исподлобья посмотрела на хирурга широко раскрытыми глазами, словно сама удивилась этой страшной цифре. И добавила: — Будет.

— Замуж вам надо, Вера. Чтобы семья, муж, дети... чтобы не оставались вы тут со мной, стариком, да с уборщицей, которая вот-вот погонит нас отсюда своей поганой метлой.

— Не берут, — неловко усмехнулась Вера Петровна. — Чем-то я им не нравлюсь, что-то их пугает, никак не удается мне их пронять.

— Дураки потому что. Истинно дураки. — Николай Николаевич помолчал. — Хотите, я познакомлю вас с прекрасным молодым человеком — умным, образованным, обеспеченным? Хотите? — Морщинистое красноватое лицо хирурга приняло заговорщицкое выражение.