Фрэнк Харди - Власть без славы. В двух книгах

Затем Джон Уэст позвонил Неду Хорану.

— Вы дали материал в «Истину»? — спросил он без предисловий.

В трубке послышался неуверенный голос Хорана: — Нет, нет, что вы, мистер Уэст! Разве я мог бы это сделать? Да ни за что, вы же сами знаете.

— Неужели? — сказал Джон Уэст и сердито бросил трубку.

Вернувшись в гостиную, он сказал:

— Это Хорам. Он не сознается, но ясно, что это он. Выкиньте его. Провалите его к черту на выборах.

— Н-н-но… — начал Келлэер.

— Об этом не беспокойтесь, — злорадно сказал Брэди. — Провалить мы эту сволочь провалим, но что с нами-то будет?

— Я полагаю, что во всяком случае вы оба и Трамблуорд достаточно поживились из фондов молочников, — сказал Джон Уэст.

— Я получил лишь несчастную с-сотню фунтов. Лучше бы мне не прикасаться к ней.

Брэди поостерегся делать признания. Совершенно лишнее сообщать кому бы то ни было о том, что он за двести фунтов голосовал против законопроекта.

— Кто еще замешан? — устало спросил Джон Уэст.

Брэди отвел глаза. Он пришел сюда за помощью, а не для того, чтобы сознаваться в соучастии.

— Т-том Трамблуорд, — запинаясь, проговорил Келлэер.

— Ну, еще бы, — сказал Джон Уэст. — Что за балаган без Петрушки! Еще кто?

— Больше никого нет.

Джон Уэст тяжело вздохнул. — Ладно, видно, придется мне вас вытаскивать. Не унывайте. Я завтра дам вам знать.

Дело нешуточное, подумал Джон Уэст, когда посетители ушли. Настроение у него было отнюдь не боевое, и он не испытывал ни малейшего желания ввязываться в драку. В свое время, когда Ассоциация торговцев молоком решила собрать денежный фонд для борьбы против нового закона, он пожертвовал двести фунтов, но ходом борьбы не интересовался. По-видимому, та тысяча с лишним фунтов, которую удалось собрать, пошла главным образом на подкуп членов парламента; а по той причине, что он сам не проследил за этим делом, взятки получили люди, которые и даром выполнили бы приказание Джона Уэста.

Дэвисон, обычно беспрекословно подчинявшийся Джону Уэсту, все же внес законопроект о торговле молоком. Новый закон должен был обеспечить повышение оптовой цены, выплачиваемой фермерам, при сохранении розничных цен на прежнем уровне, предотвратить фальсификацию молока и разбавление его водой, а также приостановить засилье монополий в молочной промышленности.

Как и во всех других отраслях промышленности, почти вся розничная торговля молоком была сосредоточена в руках нескольких могущественных монополистов, Дэвисон очень скоро обнаружил, что Джон Уэст является тайным владельцем многих крупных ферм; однако премьер не внял требованию Джона Уэста и не отказался от законопроекта.

Дэвисон был хитрый и дальновидный политик; он рассчитывал, что новый закон привлечет на его сторону фермеров и домашних хозяек, а недавно проведенное повышение заработной платы возчикам молока расположит к нему рабочих. Дэвисон нуждался в поддержке. Он лез из кожи вон, чтобы заручиться сотрудничеством лейбористской партии. Новый закон понравится избирателям-лейбористам.

Джон Уэст просидел в кресле до одиннадцати часов, предаваясь невеселым мыслям. Он чувствовал себя утомленным и очень старым. Где его былые мечты о власти?

Он невольно задумался над тем, чего он достиг в жизни. Семья его распалась. Нет сомнения, что его политическое влияние идет на убыль, даже в штате Виктория. В профсоюзном движении коммунисты одерживают победу за победой на выборах, и кто знает, сколько еще сможет продержаться Рон Ласситер, последний прямой ставленник Джона Уэста, на должности секретаря профсоюза строителей. Джон Уэст, как и все миллионеры, ненавидел и смертельно боялся коммунистов; но, придя к выводу, что влияние в профсоюзах не существенно для его планов, он палец о палец не ударил, чтобы изменить положение. Только муниципалитеты Керрингбуша и Ролстона полностью оставались в его власти; но так как его ипподромы в этих округах были закрыты, то практического значения эта власть не имела.

Куда ни повернись, он натыкался на неподчинение; и стоило ему хоть раз не покарать виновных, как число непокорных увеличивалось. Правда, он богател не по дням, а по часам. Капитал его уже равнялся пяти миллионам фунтов. Но одного богатства Джону Уэсту было мало; жажда власти по-прежнему обуревала его. Никогда он не устанет гнаться за ней.

Не в первый раз его одолевали неприятные мысли и даже что-то похожее на угрызения совести, что, правда, случалось редко; и, как всегда, чтобы заглушить их, он с удвоенной решимостью начал готовиться к предстоящей схватке.

Джон Уэст, поднимаясь по лестнице Католической больницы, с одинаковой тревогой думал о правительственной комиссии по расследованию положения в молочной промышленности и об угрозе новой войны. Он не сомневался, что Польша послужит поводом к войне, однако не мог разобраться в своем отношении к событиям. Мысли его обращались к бурным годам первой мировой войны, но он не находил в себе прежних чувств. Ему казалось, что эта война будет какая-то другая, и он ждал ее без всякого подъема, даже с легким сожалением, что ее нельзя избежать.

— Вы желаете видеть мистера Трамблуорда, мистер Уэст? — вывел его из задумчивости голос полной, суетливой сестры.

— Да. Как его здоровье? — спросил Джон Уэст, несколько смущенный тем, что сестра знает, кто он.

— Ничего серьезного. Просто годы сказываются. Сердце немного сдает.

Накануне, вызванный в комиссию и припертый к стене перекрестным допросом, Трамблуорд вдруг схватился руками за сердце и упал. — Позаботьтесь, чтобы моей жене не пришлось идти в прачки, — воскликнул он, когда его выносили из комнаты. У Тома иногда бывали перебои, и он воспользовался этим, чтобы не выдать себя собственными ответами.

Джона Уэста провели в отдельную палату, где Том Трамблуорд со вкусом потягивал белое вино своей любимой марки.

— Вы что, с ума сошли? — нахмурился Джон Уэст.

Трамблуорд поднял стакан и, таинственно улыбнувшись, словно заговорщик, который мысленно провозглашает запретный тост, залпом выпил вино. — Только для аппетита, Джек.

Джон Уэст молча открыл тумбочку и достал оттуда бутылку. — На донышке осталось. Можете допить ее, но больше нельзя.

Вошла сиделка с подносом, уставленным кушаньями, от которых шел пар.

— Простите, сестра, — обратился к ней Джон Уэст, — но мистер Трамблуорд говорит, что чувствует себя плохо и сейчас есть не в состоянии.

Сиделка помедлила, недоверчиво поглядывая на больного, потом повернулась и вышла.

— Да бросьте, Джек. Вы же знаете, что я здоров, — сказал Трамблуорд, надув губы, словно наказанный школьник.