Фрэнк Харди - Власть без славы. В двух книгах

Нелли встала.

— Он придет сюда? Ты же знаешь, я не люблю, когда эти люди приходят к нам в дом.

Он наконец посмотрел на нее.

— А чем они плохи? Почему им не прийти, если я их приглашаю?

Она обошла стол и встала перед мужем.

— Не беспокойся, я его даже не увижу. Я не желаю встречаться с ворами. С ворами и… убийцами!

Она произнесла это слово так, точно плюнула ему в лицо. Джон Уэст вскочил и схватил ее за плечи. Глаза его расширились от страха.

— Убийцами? Какими убийцами?

Она почувствовала, как дрожат его руки, вцепившиеся ей в плечи. Он не рассвирепел, не стал кричать на нее. Он избегал ее взгляда. Она вырвалась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Не могу я больше этого выносить! — крикнула она. — Это ты велел им убить О’Флаэрти? Ты? Отвечай, Джон! Ты велел?

Она прочла правду в его глазах, потом он потупился и весь как-то обмяк, сгорбился. У Нелли вырвалось громкое рыдание, и она, плача, вышла из комнаты. Она прошла по коридору, неслышно ступая в комнатных туфлях по гладкому блестящему паркету, потом стала медленно подыматься по широкой лестнице.

Джон Уэст двинулся было за нею.

— Нелли! — позвал он, потом остановился в нерешимости и вернулся в столовую. Горничная заметила, что он почти не притронулся к еде.

В этот вечер они с Фрэнком Лэмменсом добрый час обсуждали создавшееся критическое положение. В присутствии своего ближайшего и надежнейшего помощника Джону Уэсту удалось овладеть собой. В Лэмменсе он не сомневался. С Лэмменсом он мог откровеннее, чем с кем бы то ни было, делиться своими страхами. Если здесь станет чересчур опасно, он уедет за границу. Пусть Лэмменс подготовит все на случай его отъезда и присмотрит пока за делами. А когда гроза минет, он вернется.

Затем Джон Уэст пожаловался на бессонницу, на мигрени и на боли в области сердца. Лэмменс хорошо знал, что Уэст помешан на своем здоровье. И, уверенный, что все эти боли — плод расстроенного воображения, он все же сочувственно посоветовал обратиться к врачу.

На прощанье Лэмменс сказал:

— Я думаю, что вам следует повидаться с Гарсайдом. Он человек опытный, он может дать дельный совет.

Настроение Джона Уэста сразу поднялось. В самом деле, как это он не подумал о своем адвокате?

Утром он отправился на Коллинз-стрит к врачу. Тот заверил пациента, что ничего серьезного нет, однако порекомендовал морское путешествие. Как ни был Джон Уэст крепок, живуч и энергичен, его все же подкосили долгие часы, проведенные в неотступной тревоге, да и все волнения и страхи последних дней.

Прямо от врача он направился к Дэвиду Гарсайду.

Гарсайд, вопреки своему обыкновению, был мрачен и подавлен, но прежде чем Джон Уэст нашелся, с чего начать, он деловито заговорил:

— Я все эти дни ждал вас, мистер Уэст. Положение чрезвычайно серьезное. Я не спрашиваю, распорядились ли вы насчет этого подлого покушения, когда уезжали в Сидней. Обычно, прежде чем взяться за какое-либо дело, я спрашиваю своего подзащитного, виновен ли он или нет, но сейчас я не настаиваю на ответе. Прямых виновников преступления и всех, кто знает, что вы с ним связаны — если предположить на минуту, что вы связаны с этим преступлением, — надо заставить молчать и по возможности держать подальше от О’Флаэрти. Этот О’Флаэрти — совершенный невежда, но он хитер, и здравого смысла у него вполне достаточно. Он пустил в ход старый-престарый трюк: сделал вид, будто у него в руках все улики, чтобы арестовать вас. А вы попались на удочку — вам уже кажется, что он знает то, чего он знать не может, и вы, пожалуй, наговорите ему лишнего, воображая, будто это для него уже не новость. Ваши люди, несомненно, совершат ту же ошибку. Поэтому мой совет: позаботьтесь о том, чтобы никому из ваших подчиненных не пришлось говорить с О’Флаэрти.

— Хорошо, с ними я потолкую. Те двое уже отправлены за границу, — сказал Джон Уэст, невольно выдавая себя перед Гарсайдом. Голос его прозвучал хрипло. Гарсайд видел, что он сам не свой. — Кстати, я и сам собираюсь уехать. Одному из моих боксеров, Биллу Сквирсу, предлагают заграничное турне, и я думал поехать с ним в качестве импрессарио, пока тут все не уляжется. Да и врач мне советует для поправки здоровья съездить за границу. Он считает, что я сильно переутомился.

Гарсайд рассмеялся, надеясь развеселить своего клиента.

— Переутомились? Это прелестно! Ясное дело, вы утомились, а потому вам надо уехать подальше, чтобы не пришлось томиться в тюрьме!

Джон Уэст нахмурился. Гарсайд тотчас сделал серьезное лицо.

— Извините, мистер Уэст, но чувство юмора никогда не покидает меня. Не стоит расстраиваться. Вы слишком много работаете, и тревоги последних дней тоже не прошли даром. Я далеко не уверен, что О’Флаэрти сумеет припутать вас к этому делу. Объявите, что вы намерены съездить за границу, но, может быть, вам еще и не придется ехать. Я наведу кое-какие справки. Зайдите ко мне опять в четыре часа. А пока что не падайте духом! Нам ведь это не в новинку!

Однако по некоторым зловещим признакам Джон Уэст предполагал, что О’Флаэрти твердо решил «припутать его к этому делу». Накануне он допросил Борова и произвел обыск в доме одного из сбежавших поджигателей. И Джон Уэст сообщил представителям печати о своем намерении повезти Сквирса за границу, где тот надеется завоевать звание чемпиона мира.

Когда Джон Уэст снова зашел к Гарсайду, он застал его в отличном расположении духа: в департаменте юстиции ему твердо заявили, что за недостатком улик О’Флаэрти, по крайней мере временно, отказался от мысли преследовать кого-либо в связи со взрывом бомбы и намерен только во что бы то ни стало добиться запрещения клуба и тотализатора.

Джон Уэст вздохнул с облегчением. Недавнего страха как не бывало. Он хрипло рассмеялся.

— У Дэйва О’Флаэрти пороху не хватит, — сказал он, тряхнув головой и расправляя плечи. — Где уж ему одолеть Джека Уэста. Джек Уэст — сила!

Утром следующего дня Бэдсон, на сей раз в полной полицейской форме, явился в Столичный конноспортивный клуб и вручил судебные повестки нескольким его членам, в том числе самому Джону Уэсту, Фрэнку Лэмменсу и Ренфри.

— Мои враги говорят, что я намерен покинуть страну, чтобы спастись от суда, — сказал Джон Уэст на банкете, устроенном Столичным конноспортивным клубом. — Так вот — никуда я не уеду! Для меня мое доброе имя дороже здоровья. В таинственных намеках, в сплетнях, которые ходят на мой счет, нет ни слова правды. Это гнусная ложь! Теперь все знают, что я не имел никакого касательства к покушению на О’Флаэрти. Все знают, что я никогда никого не подкупал — ни судью, ни кого бы то ни было.