Эдгар Доктороу - Мозг Эндрю

Хотя вся обстановка здесь допотопная и раздолбанная, жизнь у них, похоже, идет своим чередом. Непостижимо. Местная телефонная станция, по-моему, ровесница этого дома. А пикап с механической коробкой передач, лысой резиной и облупившейся краской — прямо артобъект. Так что в город они пешком ходят. Я и сам так делаю. Да и городок под стать всему остальному: обшарпанный, полутемный, магазинишки убогие, стоят тут испокон веков, но все необходимое можно найти. Есть даже скобяная лавка, там один парень заправляет, он ремонтом кровли занимается, так я набрал во дворе кровельной дранки и зазвал его подлатать крышу. А то протекает, но старуха знай подставляет ведро — и больше ничего слышать не хочет.

А что там насчет двери с противомоскитной сеткой?

Я сам справился. Сетку закрепить — раз плюнуть, но там петля отошла, верхняя, потому-то дверь и покосилась. Ну, я всю конструкцию снял, привел в порядок, теперь петли новые, сетка новая. Правда, косяк никудышный: мягкий, ноздреватый, потому как главная беда здесь — термиты. Ну, не все сразу, не все сразу. У меня и без того работы по горло. Где оконные рамы заедает, где половицы скрипят. Вы не представляете, до чего же славно, когда есть к чему руки приложить, когда можно все потихоньку спланировать.

Значит, ты собираешься провести там еще какое-то время. А я уж думаю: куда ты запропастился?

По поводу этого места. Знаете, как бывает: некоторые места застревают у тебя в голове без всякой видимой причины. В самом деле, это же не замок в горах. Не плантация под пальмами. Мне отвели каморку за кухней, бросили на пол матрас — и забыли. Никого не интересует, кто я такой, откуда взялся. Даже в спину мне никто не смотрит. Поэтому здесь, как я чувствую, никакой опасности нет. Оно и понятно… то есть я при всем желании не могу навредить людям, с которыми ничем не связан.

Тебе хоть раз сказали «спасибо»?

Слушайте, хочу задать вам один вопрос. Она рисует. Кажется, я уже говорил.

Кто рисует?

Ребенок, маленькая девочка. На шоссе она выходит из автобуса, бежит по грунтовой дороге, бросает ранец на кухонный табурет, усаживается за стол, берет цветные карандаши, фломастеры — и рисует в альбоме. И больше ничего не желает знать. Старушка приносит стакан молока, но девочка даже головы не поднимает. Алло? Вы меня слышите?

Как будто ты рядом стоишь.

А когда чувствует, что я наблюдаю сквозь дверную сетку, начинает вымарывать свои рисунки, над которыми столько трудилась: сжимает в кулачке фломастер и перечеркивает все, что сделано.

Наверное, не стоит за ней наблюдать. Дети стесняются показывать то, что для них значимо. Ты с ней разговариваешь?

Пока что не сказал ни слова. На этой ферме вообще разговоры не в чести. Здесь объясняются жестами — старуха и девочка. Похоже, они вообще обходятся без слов, но все понимают: чем в данный момент следует заняться, когда идти в школу, когда ложиться спать. Я и сам им уподобляюсь. Знаю, когда по утрам пора пить кофе, когда начинать работу, когда ужинать. На ночь просто киваю. В этом доме жизнь — как немое кино.

Как я понимаю, тебя все устраивает.

Так и было. Но вчера вечером, когда они пошли наверх спать, я заглянул на кухню. Там горел свет. И я увидел рисунок, сделанный ею — девочкой — в альбоме. [ Задумывается .]

Эндрю? Ты там?

Она здорово рисует, в таком возрасте это большая редкость. Просто великолепно. Причем сюжеты — исключительно цирковые. Акробаты, воздушные гимнасты, прыгуны на батуте, эквилибристы. Девушки в балетных пачках гарцуют стоя на лошадях. Крошечные, точеные фигурки.

Эндрю?

Идут. Разъединяюсь.

Ладно, раз уж вас так интересует моя студенческая жизнь: я даже предположить не мог, что он станет моим соседом по комнате. Одна его фамилия чего стоила. А я всецело зависел от программы финансовой помощи студентам. Но в колледже поблажек не делали никому: зачислен на первый курс — и все дела. Он смеялся над моей неотесанностью. Мы с ним, две белые вороны, частенько попадали во всякие переделки. [ Задумывается. ] Только выкрутимся из одной — и тут же влипнем в другую.

А что это за случай с горелкой Бунзена?

Наша берлога была центром студенческой тусовки. У нас вечно кто-нибудь околачивался. В основном, конечно, ребята тянулись к нему, но я тоже стал известной фигурой — в качестве, так сказать, бесплатного приложения. Наверное, в какой-то момент до меня дошло, что без него я — ноль без палочки. Потому что он — это он, я а — это я. Однако при всем том я умудрялся хорошо учиться, и его это бесило. Стоило мне присесть за письменный стол, чтобы подзубрить материал к экзамену, как он начинал изводиться и тянул меня в бар. Надо отдать ему должное: шатаясь вместе с ним по злачным местам, я научился общаться с девушками и к третьему курсу закрутил довольно серьезный роман. Но рядом с ним я был обречен оставаться вечным клоуном и лезть из кожи вон, чтобы его развеселить. Не только я — другие парни тоже перед ним прогибались. А он время от времени, накачавшись пивом, обнаруживал низменную сторону своей натуры, потому что характер у него был с гнильцой. [ Задумывается .] От дурачества он порой переходил к оскорблениям. Или унижениям. Учился он из рук вон плохо, книжек вообще не открывал. Приложи он хотя бы минимум усилий — дело пошло бы иначе. А у него что ни день вспыхивал новый конфликт.

И все же что это за случай с горелкой Бунзена?

Во время лабораторной по неорганической химии. Я застыл на месте: мне в щеку впился осколок мензурки, подбородок залило кровью. Причиной стал взрыв. Уж не знаю, что там рвануло, но аудитория заполнилась дымом, все закашлялись, закричали, включился спринклер — в один миг наступил полный хаос. На самом деле ситуация была комичной. Преподаватель метался как безумный, разгоняя руками дым, и твердил, что во всем виноват я. Спорить не имело смысла.

Очевидно, три десятилетия спустя этот эпизод вряд ли смог бы повлиять на ход избирательной кампании.

Поверьте, это был не единственный случай. Время от времени я выполнял за него письменные работы.

Ну и что?

Так сказать, не отходя от кассы. Непосредственно во время экзаменов.

Ясно.

Да, вот так. Но зачем это вспоминать, если я и сам в свете этого выглядел не лучшим образом? Для меня ведь важна преподавательская репутация. Уж какая есть.

Понимаю.

После истории с горелкой Бунзена я получил испытательный срок до конца семестра. И еще — приглашение к нему в дом на весенние каникулы.

Холодный взгляд чопорной матери, вялое, рассеянное рукопожатие отца. Вот что врезалось в память. А их сын, похоже, воспринимал такую неприветливую, хамскую встречу как данность. Я застыл с рюкзаком за спиной, а мимо деловито сновала прислуга. К ужину ожидались гости. Должен признаться, мы с соседом по комнате обкурились дурью на верхнем этаже огромного дюплекса, где в пределах видимости не было ни одной книги.