Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Она услышала смех Пети. Он прикрыл рот рукой, а потом встал и все-таки рассмеялся во весь голос… Он проходил мимо Юлии Владимировны совсем близко, но не останавливался и снова шел по кругу. Он хотел сказать какое-то слово, но, как только губы складывались произнести первый слог, смех разводил их. Как он был красив, ее сын. Он мог бы очень весело уговаривать не тащить и не ломать…

— Это, помилуйте, уже не солнце, — наконец сказал Петя, — как вы могли запутаться в такой пустяковой задачке.

— Это солнце.

— Я не стану вас уговаривать. Между вашим солнцем и вашим бессмертием я даже готов поставить знак равенства, точнее, вот этот знак, — Петя достал ручку и на бумажной салфетке написал аккуратно: «=». — Я готов поставить такой значок. Но как вам понравится, если этот значок появится между негодяем и невинным человеком. И я не уверен, что вам это не понравится, потому что сейчас вы чем-то ослеплены. А может быть, и не ослеплены, а просто слишком заняты собой… Так, значит, убитые и неубитые — какая разница? Так? Между прочим, извините, как вас зовут? Юлия Владимировна нас друг другу не представила.

Товарищ отца оглянулся по сторонам и осторожно сказал:

— Михаил Иванович.

— А я — вы ведь тоже не знаете, как меня зовут, — Петр Станиславович. Отца, между прочим, Михаил Иванович, мне кажется, убили обоснованно, со всеми юридическими тонкостями. Представьте, — Петя опустился напротив гостя локтями на стол… — Да вы все знаете! — тотчас поднялся с горечью. — Ну, хорошо, вот вам!.. Вы сидите не на этом, а на том берегу. И вы пулеметчик. А там плывут, там тысячи и миллионы… кого вы берете на мушку, — не всех, всех сразу нельзя — одного, кто плывет впереди, пусть на миллиметр, на микрон, или не так, как все. Михаил Иванович, вы убьете единственного. Многих плывущих позади тоже не будет, но все-таки кто-то останется, если останется хоть кто-нибудь. И вот один из них что может сказать? Он может сказать, убитые — неубитые, — какая разница! Что-то о диктатуре неразличимых лиц. Если погаснет солнце, оно все равно солнце. Так, понимаете, можно договориться до любой чертовщины… Я не хочу нас обвинять. Самое больное — этот закон пулеметов… Я знаю, каким был последний взгляд у моего отца: у него глаза были полны пуль…

Юлия Владимировна заплакала. Она опустилась на подоконник, прижалась к занавеске лицом. Она не могла больше ничего видеть, слышать, знать.

— А вы, Михаил Иванович, не бессмертны. Нет, дорогой! — Петр вышел из комнаты и вернулся с пальто и шапкой гостя. — Вы, Михаил Иванович, убиты. У вас ничего не болит — значит, не существуете. Как это вы сумели себя?.. А мама понимает бессмертие — это верно. И отец мой жив, во мне, в маме, в этой картинке, кстати сказать, не совсем удачной. Он жив, потому что он, неуклюжий человек, школьный учитель рисования и черчения, плыл впереди и, значит, за всех. Хорошо, что вы пришли. Я теперь знаю, кто мой отец. А то, в самом деле, запутаться можно. И как можно без лица! Вот вы, можно сказать, пришли по фотографии Юлии Владимировны.

Петр знал, какую фразу скажет гостю вослед. Он скажет: «Когда видят беззащитную женщину, одним хочется ее защитить, другим ее беззащитностью воспользоваться». Пусть Михаил Иваныч выберет то, что ему подходит. Но, открывая дверь из квартиры на лестницу, Петр испытал что-то вроде признательности к этому человеку за то, что тот, наконец, покидает их дом и уходит из их жизни навсегда.

Оказалось, на лестнице свет не горит. Жилец из соседней квартиры стоял со свечкой, ругая жилконтору, монтеров, хулиганье, мировой бардак.

— Подождите, я принесу вам хотя бы спички, — сказал Петр гостю.

— Нет-нет! — решительно отказался Михаил Иванович. Взялся за перила и стал спускаться, что-то бормоча в темноту.

— Не упадите, перед выходом одна ступенька вверх.

— Я-то не упаду… — послышалось снизу. — Вы слышите?.. Вы слышите! Я-то не упаду…

Борис Иванович Иванов родился 25 февраля 1928 года в Ленинграде. Отец — рабочий, погиб на фронте; мать — официантка, повар, продавец. После первой блокадной зимы был эвакуирован; окончил ремесленное училище в Ташкенте. В 1944-м вернулся в Ленинград. Работал токарем и учился в вечерней школе. В 1947–1948 гг. работал буровым мастером на Кольском полуострове. В 1948–1953 гг. служил в армии; окончил сержантские и офицерские курсы и завершил школьное образование, вступил в КПСС. В 1953-м — студент отделения журналистики филфака Ленинградского университета. По окончании ЛГУ (1958) работал сотрудником газеты «Псковская правда», заместителем редактора газеты Опочецкого района, работал в заводских и вузовских многотиражках Ленинграда.

Работая в г. Опочка, писатель общался с участниками партизанского и подпольного движения в годы оккупации Псковщины. Здесь он встретил летчика, который позднее стал прообразом главного героя его повести «До свидания, товарищи!» Повесть «Матвей и Отто» также основана на рассказах очевидцев о трагической истории дружбы жителя Опочки и немецкого шофера.

В книгу «Жатва жертв» (I том настоящего издания) вошел также цикл рассказов «Белый город», в большой степени автобиографических, которые в литературе, посвященной блокадной зиме 1941–1942 гг., — займут особое место. Это правдивое описание мучительной гибели целых семей и населения целого города. Такие рассказы, как «Бедный Кнок», «Ich liebe dich», — реконструкции действительных ситуаций, в которые война ставила людей. И немцы, и русские, втянутые в шестеренки войны, оказываются в какой-то момент наедине со своей совестью и разумом, которые протестуют против ее бесчеловечности и бессмыслицы. Авторская задача — пройти со своими персонажами этот путь.

Вернемся к биографии Бориса Иванова. Его литературный дебют как советского писателя был вполне успешным. В 1965 году опубликована его книга рассказов. Давид Дар — руководитель популярного в городе Литературного объединения — призывает молодых писателей учиться писать у Иванова. Михаил Слонимский, другой представитель старшего поколения писателей, говорил, что в ЛИТО, которое он вел, самые талантливые прозаики — Андрей Битов и Борис Иванов. Казалось бы, у него есть все возможности свой успех развить, готовить публикацию новых вещей и вступить в Союз писателей. Но было два момента, изменивших его судьбу.

Первый — произведения, которые были им к 1965 году написаны, относились к «непечатным», второй — он видел, что в положении «непечатных» находятся лучшие произведения многих его талантливых коллег: Рида Грачева, Бориса Вахтина, Андрея Битова, Игоря Ефимова, Олега Базунова, Олега Григорьева, Александра Степанова и других. Надежды на благополучную карьеру были похоронены раз и навсегда, когда в 1968-м он стал автором коллективного письма с протестом против осуждения А. Гинзбурга, Ю. Галанского и других за публикацию «Белой книги», посвященной процессу над писателями Ю. Даниэлем и А. Синявским.