Роман Гари - Свет женщины

В настоящий момент ты не являешься самим собой. Ты - это она. Скажу больше: речь уже не только о ней или о тебе, и вовсе не обо мне, но о великой битве. Ты ведешь какой-то дикий бой за честь человека. Ты отказываешься быть побежденным. У тебя сжимаются кулаки. Я прекрасно понимаю, что сейчас речь о нас, обо всех, как и каждый раз, когда предстоит покончить с несчастьем. Я думаю об этих замечательных швейцарцах и шведах, хирургах, помогающих в завалах Бейрута: они спасают не только тех, кого спасают, они делают гораздо больше, даже когда никого не удается спасти... И ты, ты так любишь другую женщину, что слишком легко отдаешь все.

- Ты взвешиваешь свои "за" и "против", Лидия, Можно ясно видеть, но как научиться ясно надеяться? Любовь - это путешествие, в которое пускаются без карты и компаса и где уберечь тебя может только собственная осторожность. Ты подумала и решила, что это у меня слепая вера: женщина, "Он остался в первой попавшейся часовне и стал молиться". Но скажи мне, кто в наши годы станет говорить такое? Кто осмелится? Кто осмелится сегодня заявить о своем постоянстве? Кто осмелится сказать, что честь, мужество, смысл и смелость быть мужчиной - это женщина? И еще раз: я даже не прошу любить меня, я говорю только о братстве. Я прошу тебя быть рядом со мной и не замечать несчастье назло ему. Нет выше славы для человека. Женщина, мужчина - кости падают и своим раскладом уничтожают всякую случайность. Нам нужно быть слишком набожными, чтобы оказаться среди всех этих карточных соборов.

- Мишель, искусственное дыхание может вернуть к жизни, но жить этим постоянно - невозможно.

- Жить будем потом. В данный момент мы можем только дать шансу шанс. Мы живем в такое время, когда каждый кричит от одиночества и никто даже не задумывается, что кричит от любви. Когда люди умирают от одиночества, они всегда умирают от любви.

- Я только хочу сказать, что, может быть, лучше остаться в Париже, потому что здесь будет гораздо труднее, чем в каких-то сказочных странах мечты, и так мы быстрее разберемся, что самое важное...

Она опустила глаза. Ее рука нервно перебирала крошки на столе. Что-то угасало. Что-то, что-то главное, ускользало от меня, и я не знал, как его удержать.

Зазвонил телефон.

- Вот видите, - сказал я. - Звонки здесь никуда не денутся. У вас ли, у меня... Нужно уехать.

Она держала большую чашку с кофе двумя руками и размышляла. День в разгаре, и мы на кухне.

- Хорошо. Пойду собирать чемодан.

Я вдруг вспомнил, где оставил дорожную сумку: в гримерной у сеньора Гальбы. Там был мой паспорт, путевые листы. Лидия нашла в справочнике телефон "Клапси", но там никто не брал трубку.

Я вспомнил, что маэстро остановился в гостинице "Крийон", и позвонил туда.

- Будьте добры, мне нужен сеньор Гальба. Мне ответил женский голос, и я повторил свою просьбу.

- Кто его спрашивает?

- Скажите, что это его друг из Лас-Вегаса. Пауза...

- Вы его друг? Он... он... не могли бы вы прийти сюда, месье? С ним что-то неладно.

- Сердце?

- Нет, но он в самом деле очень странный и... Я узнал этот голос: девушка, которая подошла к нам на улице, возле "Клапси".

- Мы говорили с вами этой ночью, мадемуазель, помните, я был в машине с подругой,

- Прекрасно, значит, вы хорошо его знаете. Он попросил побыть с ним в гостинице и... Я не могу больше здесь оставаться. Он меня пугает.

В трубке опять замолчали, и потом я услышал голос сеньора Гальбы:

- А, это вы. Да, ваша сумка у меня. Вы забыли ее у меня в гримерной... Кстати, вы знаете, что Матто Гроссо умер?

- Я еще не открывал утренних газет.

- Сердце не выдержало. Вот так... раз - и всё!

- Смрт.

- И-мен-но. Сначала уходят лучшие. Я был так привязан к нему, и моя жена очень его любила. Он был старый и боялся оставаться один. Решил уйти первым... Большой трус был. Но я ничего, держусь, у меня контракты на два года вперед. Эти люди знают, что делают, вы понимаете: чем им заполнить вместо меня такой огромный пробел в программе... Мне, конечно" ужасно будет не хватать Матто, но он поторопился. И то, что я говорю сейчас с вами, тому подтверждение. Как полагаете, у меня голос человека, который собирается отбросить коньки с минуты на минуту?

- Вовсе нет.

- Я в отличной форме. Даже провел ночь с женщиной.

- Поздравляю.

- Но я не знаю, что буду делать без этой собаки.

- Найдите себе другую.

- Да, но на это нужно время, это ведь должен быть друг. Здесь одного дня мало. Понимаете, общие воспоминания, привычки. У него была особенная манера положить морду на лапы и смотреть на меня так, будто в его жизни нет ничего важнее меня... Вам это знакомо?

- Еще как! Мне не раз случалось положить морду на лапы и смотреть на кого-то так, будто важнее него у меня нет ничего в жизни... Сейчас я должен с вами попрощаться, Гальба. Меня ждут.

- Этот пес умер преждевременно. Он ошибся. А между тем у него была прекрасная интуиция. Он должен был почувствовать, что мне еще кое-что осталось. Он ошибся в своих прогнозах. Я. переполнен жизнью, поверьте мне на слово. И у меня лучший номер в мире. Я еще раз прорепетировал его сегодня ночью. Бе-зу-преч-но! Говорит само за себя. А?

- Я скоро зайду за сумкой. Оставьте ее у консьержа.

- Нет, нет, вы должны подняться ко мне. Номер пятьдесят семь. Вы тоже уезжаете?

- Да.

- Далеко?

- В Каракас.

- Очень красивый город. Поднимайтесь сразу в номер. Со мной тут была приятельница, но она только что ушла. Даже денег не взяла. Такая трусиха. Приходите, приходите. Мне опостылели эти гостиницы. Так я на вас рассчитываю.

- Слушайте, Гальба, у меня сегодня ночью умерла жена. Я должен зайти к ней. Но потом - сразу к вам.

- Прекрасно. Главное, не протрезвейте!

- И хотел бы, не смог.

Я прошел на кухню, я забыл, где оставил что-то, что искал, и теперь уже не знал, что это было. На кухне этого не было, и я прошел в гостиную, потом в спальню, но и там этого не оказалось. Лидия открывала шкафы и бросала вещи в чемодан. Она старалась не смотреть на меня, как будто боялась встретиться со мной взглядом. Может, она спрашивала себя, чего я жду, почему еще не ушел, всегда есть пустые отрезки, провалы, невозможно все время быть счастливым. Иногда и отклеивается. Как-то в Вальдемосе я видел оливы, ветви которых так переплелись, что нельзя было разобрать, где одна, а где другая. Но это с оливами так. Я пошел в прихожую и обнаружил там свой плащ и шляпу. Надел их. Вернулся в гостиную, сел в кресло и долго сидел так, пытаясь вспомнить, чего же мне недоставало и что я так искал. У меня болела рука и грудь, там, откуда вырвали ее. Я встал, тщательно осмотрел все карманы: я был весь в поту; прошел в спальню.

- Извините, у вас не будет платка? Верну при первой же встрече.

Она странно посмотрела на меня, потом взяла в шкафу носовой платок и протянула мне.